Высокий колокол на столбе гремел музыкой. Ночью навалило снегу на штыковую лопату. Белизна сугробов у ворот нежилых дворов пригасла при хмуром дне. Снег поскрипывал под валенками людей. Стоят горсткой под столбом, беседуют, будто сводку с войны обсуждают. Помнилась война сорок первого года. Так же вот собрались люди со всего села в центре у конторы. Только от народа в улице тесно было. Пронька Вертолёт и Верка Автолавка отсутствуют. День тёплый и хмурый. Необычный для сурового сибирского декабря и весь месяц отстоял. Корова орёт недоеная на дворе Проньки Вертолёта — возле магазина слыхать.
— Им что — одним днём живут, — покачала головой на рёв коровы Дарья. — Сегодня в России многие так живут. Обнищали люди. Просвета впереди никакого…
— А какой ты хотела просвет от оккупантов? Кто сегодня правит Россией? Оккупанты, как есть враги. Изничтожили народ, разворовали и распродали всё и вся. Уж какое было богатое село Притаёжное! И что от него осталось?
Говорить о смерти Фимы все почему-то избегали. Помянули вчера сдержанно — да из сердца вон такую горькую надсаду.
Пронька Вертолёт с Веркой Автолавкой выклинились из ворот своего двора, матрёшками пометелили к людям у магазина. Люди ждали их. Осуждай не осуждай, а чужая жизнь — потёмки. Родные как бы все от самого детства. Не всегда Пронька был Вертолётом. Хоть и пьют с Верой, хозяйство не изводят. Другой раз и корова вот недоена, и поросёнок, наверное, доски грызёт, требуя комбикорма с водой.
— Автолавки, мать их так! — волоча еле ноги в подшитых валенках-бахилах, заорал ещё издалека Пронька Вертолёт. — Всё брешут? — показал на макушку столба с колоколом репродуктора. — Я бы им яички поотрывал и покрасил, этим кремлёвским трепачам. Сколько ни говорят «халва» — слаще жизнь не становится.
Автолавка шибче своего Проньки Вертолёта мотыляется, одетая в длиннополую искусственную рыжую шубу. Падает, встаёт, гребёт-таки упорно к народу.
Дым над сенцами из избы Проньки Вертолёта не сразу люди приметили. А когда дошло, что изба горит, как ахнет столб огня над крышей, будто в избе газовый котёл взорвался.
— Корову спасай!
Успели выгнать корову из хлева, поросёнка из стайки. Благо, хозяйственные надворные постройки для скотины через двор задами к огороду поставлены. Зарод сена далеко в огороде стоит, искры не достанут. Избу тушить никто и не пытался. Нечем! Мигом изба сгорела, остов кирпичной печи только и остался.
— Украл, продал, сукин ты сын, икону Казанской из Фиминой избы. Вот теперь всем нам и наказание, — шипел на Проньку Вертолёта Пётр Еремеевич так, чтобы люди не услыхали.
