– Ерунда, – отмахнулся Фосс.
И поморщился. Кровь потекла сильнее и закапала в глаза.
– Погодите! – велел Джадд.
Как ни удивительно, Фосс повиновался. Оба осадили лошадей и спрыгнули на землю. Каторжник взял платок, который недавно выстирал в реке у лагеря, и приготовился перевязать немцу голову.
«Стоит ли ему это позволять?» – задумался тот.
Впрочем, он уже подчинился. Фосс склонил голову. Он ощутил запах мятого, но безупречно чистого платка, который неспешно сушили на траве, на солнце. Совсем рядом он услышал дыхание каторжника.
– Не слишком ли туго, сэр? – спросил Джадд.
Хотя он изрядно поднаторел в служении другим, при подобных обстоятельствах Джадд порой испытывал слабость настолько приятную, что умелые руки его подводили.
– В самый раз. Пойдет, – ответил Фосс.
Немец знал, что отдать себя в руки другого – одно из искушений бренной плоти. Он содрогнулся.
– Англичане в таких случаях говорят, что кто-то прошел по вашей могиле? – спросил он со смехом.
– Есть такая поговорка, – ответил каторжник, отрешенно осматривая повязку.
Они снова сели на лошадей и двинулись в путь, и Фосс задумался, сколько же себя он отдал ей. Губы молодой женщины сложились в улыбку. Они выглядели непривычно полными и участливыми. Похоже, одобрение вскружило ему голову: он принялся беззастенчиво созерцать ее удовольствие, находя в этом особое наслаждение. Они купались в одном сиянии, исходившем теперь от доселе тусклой земли…
– Полагаю, сэр, дальше наш путь будет весьма труден, – перебил Джадд, продвигаясь чуть впереди.
– Лично я полностью уверен в наших компаньонах, – заявил немец.
Они продолжили ехать, и мягкая вечерняя тишина привела обоих в благодушное настроение.
На берегу пересохшей реки они вскоре наткнулись на Джеки с семью коровами – все, что осталось от украденного стада.
– Ты везде смотрел? – взорвался взбешенный Фосс.
– Везде смотрел, – повторил Джеки, справедливо заключив, что именно желает услышать от него немец.
– Можем прочесать местность с утра, все вместе, – предложил Джадд, – глядишь, перехватим еще нескольких.
Вечерело, и больше ничего было не поделать, кроме как собрать жалкие остатки стада и отогнать обратно в лагерь.
Утром план каторжника приняли все, за исключением Пэлфримена, который занимался орнитологическими образцами, собранными в долине. Он сидел за работой под деревом, сметая мух с аккуратно обработанных птичек метелкой из листьев. Немец даже рассердился, увидев его за этим занятием.
