Фосс спустился с небес на землю и благодушно взирал на свое прошлое сквозь дымку лет.
– Помню, в доме моих родителей стояла зеленая печь. То есть облицованная зеленой плиткой, на которой были нарисованы свирепые львы, здорово похожие на тощих котов, как казалось мне в детстве.
Члены экспедиции отяжелели от обильной еды, размякли под влиянием Рождества и с удовольствием слушали немца: увлекательных историй сейчас и не требовалось, всех устраивали разрозненные, плавно сменяющие друг друга картинки из прошлого, доступные даже самым простым умам.
– Вокруг этой зеленой печки мы и рассаживались на Рождество: сородичи, знакомые, старухи, живущие у нас из милости, подмастерья моего отца. Мы пели рождественские песни. Непременно ставили праздничное дерево, Tannenbaum[21], пахнущее так, как всегда пахнут подобные деревья, истекая смолой из свежих ран. Посреди всего этого веселья и сладостей, которые передавали по кругу, и горячего вина, я слушал улицы – на пустые улицы падал и падал снег, пока мы не терялись в Рождестве окончательно…
Немец помолчал.
– Так вот, – проговорил он. – Теперь то же самое. Не считая снега, selbstverständlich[22]. Тогда был снег.
– И мы не потерялись, – счел нужным добавить Джадд.
Некоторые рассмеялись и сказали, что полной уверенности у них нет. В тот момент им было все равно.
– Что вы тогда кушали, сэр? – спросил Гарри Робартс.
– На Рождество, конечно, гуся. А накануне праздника всегда подавали отменного карпа.
– Что такое карп, сэр?
Разве мог ему ответить немец, который мыслями унесся далеко-далеко?
Прохладным вечером, когда люди вышли из оцепенения, навеянного мясом и мечтами, Фосс попросил Джадда его сопровождать. Они оседлали лошадей и двинулись в направлении, которое выбрал Джеки для поисков пропавшего скота. Вскоре они оставили позади приятную долину, где расположились лагерем, и въехали в мертвые земли: лошади постоянно спотыкались, попадая копытами в норы и рытвины, погружались в рыхлую землю по самые бабки.
Как-то раз на этом тяжелом пути лошадь Фосса испугалась змеи. Встретить живую змею посреди мертвой пустыни было удивительно. Лошадь тут же вздыбилась и отскочила в сторону, сверкая белками глаз и судорожно дыша. Немец задел головой за сук мертвого дерева, оцарапав левый висок и лоб, – в общем-то, ерунда, ничего серьезного, подумал он сперва, если бы не кровь, хлынувшая прямо в глаза.
– Рану надо перевязать, сэр, – сказал Джадд, заметив, как немец утирает кровь.
