И еще там было письмо, похоже, от мисс Тревельян.
Фосс прочитал или бегло просмотрел почту, вычленяя крупицы смысла из посланий своего патрона, который к тому времени уже отодвинул пустую тарелку, ковырялся в зубах и переводил дух, потом сломал печать на письме мисс Тревельян, сгорбился и принялся разглаживать бумагу обеими руками, словно та настолько измялась, что для прочтения ее надлежало распрямить как можно лучше. Наконец он прочел:
«Поттс-Пойнт, ноябрь 1845.
Дорогой мистер Фосс!
Спешу поблагодарить вас за письмо, которое прибыло несколько дней назад пакетботом из Ньюкасла. Если вы ждали ответа слишком долго и заподозрили меня в нежелании писать вам, то примите во внимание разделяющее нас огромное расстояние и тот факт, что мне пришлось уделить немало времени самым тщательным размышлениям над вашим письмом, учитывая его неожиданное содержание. Даже по зрелом размышлении я признаю, что мне не вполне ясно, какого ответа вы ждете от девушки в моем положении, и, поскольку моим самым стойким недостатком является желание принимать решения, не прибегая к чужим советам, я должна, к сожалению, и далее оставаться в замешательстве, по крайней мере пока.
Ваше письмо стало для меня полной неожиданностью, если не сказать больше: обладая вашим презрением к человеческой природе, сделать столь недвусмысленное предложение той, которая также подвержена данной слабости!.. Ибо, по крайней мере, в одном запомнившемся мне случае, вы недвусмысленно выразили мнение о прискорбной слабости моего характера. Вынеся некогда подобную оценку сама себе, я не вправе опровергать ваше суждение, даже невзирая на то, что осознаваемая тобой истина, пожалуй, бывает особенно горькой, когда ее подтверждает другой человек, тем более тот, чье мнение уважаешь. Вы заставили меня страдать, этого я отрицать не могу, однако результат или цель этих страданий еще только предстоит понять. Между тем, если ничего другого не остается, моя прискорбная слабость порицает мою гордыню.
Ведь именно гордыня позволила нам узнать друг друга. На моей памяти никто, как я теперь понимаю, не отважился задеть мою гордость, разве что на щенячий лад. Мужчины, как я склонна полагать, страшатся, если их огромное самомнение не впечатляет окружающих. Вы же, по крайней мере, не страшились и в упор меня не видели, в результате чего я встревожилась и устрашилась собственного ничтожества и отверженности.
Итак, мистер Фосс, мы подошли к тому, что я вынуждена считать своего губителя – спасителем! Я должна принять на веру те нежные чувства, в которых вы признаетесь и которые я не могу четко отследить в лабиринте наших отношений. Стоит ли удивляться моему замешательству? Тем более что я продолжаю принимать чрезвычайно близко к сердцу благополучие того, чьи достоинства не перевешивают многочисленных недостатков, кои я все так же презираю.
