И вот ранним утром Фосс внезапно принялся отдавать распоряжения.
– Я хочу, чтобы весь скот, включая коз и овец, которых мы возьмем с собой, собрали и перегнали в окрестности фермы, – объявил он Бойлу. – Дугалд и Джеки отправятся с Тернером и мальчишкой. Ральф, – обратился он к молодому скотоводу, – вы возьмете на себя руководство ими. Завтра мы выступаем.
– Стало быть, ждать Торндайка вы не собираетесь? – спросил Бойл.
– Почему же? – откликнулся Фосс. – Тут все и так ясно: он придет к вечеру.
Бойла подобная уверенность развеселила.
– Это вам сигнальные костры сообщили? – лениво осведомился он.
– Мистер Джадд! – позвал Фосс, выходя в томное утро, чей воздух был юным и гладким как шелк. – Тщательно пересчитайте все ружья, инструменты, приборы и so weiter[13] и проследите, чтобы мы ничего не забыли. Вы с Фрэнком также позаботьтесь о том, чтобы лошадей и мулов привели и на ночь хорошенько стреножили.
Вскоре залаяли собаки, засмеялись дети, по голой земле Джилдры завились клубы пыли. Гарри Робартс достаточно осмелел, чтобы вонзать шпоры в бока лошади, и та мигом прыгала с места, выписывая гордые и важные фигуры. Сам Гарри стал стройнее: так на него подействовала дальняя дорога. Более того, его пустые глаза заполнились необъятными просторами. Они овладели им, но при этом ускользали от понимания самого Гарри; как и прежде, он чувствовал себя совершенно потерянным, и так, видимо, останется навсегда.
Впрочем, сейчас Гарри и другие участники экспедиции ехали вперед. Их цель была в движении.
Джадд взялся за дело не мешкая, направившись уверенным шагом квартирмейстера к снаряжению, за которое отвечал. Фрэнк Лемезурье между тем заприметил мулов и лошадей, машущих хвостами в тенечке неподалеку. Позже он отправился за ними в сместившуюся тень и вернул взмахами кнута; земля дрожала от стука копыт, когда они неслись к равнине возле фермы, потом животные резко остановились, едва не попадав на колени. К тому времени небо успело окраситься в ярко-синий цвет.
По самой жаре, после того как остальные ушли, Джадд методично занимался своим делом. У него был мятый клочок бумаги, на котором он что-то помечал. Во рту Джадда торчал огрызок карандаша. Большой палец на руке, некогда сильно ушибленный кувалдой, вместо ногтя покрылся толстой и желтой роговой пластинкой. Выполняя возложенные на него обязанности, бывший каторжник испытывал истинную гордость, проистекавшую из уважения к тому, чем он занимается, – к предметам из железа, дерева или стекла, имевшими в земной жизни столь великое значение. Хороший топор или нож он обожал и смазывал или точил с самой нежной заботой. Что же касается навигационных приборов, мистицизм чисел, от которых они неотделимы, наполнял его еще большим благоговением. Указывающие в недостижимую даль трепетные стрелки казались ему нежнее листочков папоротника. Все, что представляло важность и тайну, виделось Джадду в окружении зарослей папоротника – как оставшийся далеко позади родник на его собственном участке.
