Лемезурье отчаянно краснел и злился. Как и в тот вечер под низкорослыми деревьями парка, ему казалось, что у них с немцем довольно много общего, и он должен это скрывать, как и блокнот, который содержал самую тайную часть его жизни.
Бойл об этом догадывался, но ничего поделать не мог: ни вырвать блокнот из рук, ни вытащить с корнями кровоточащие тайны души.
– Я тут хотел прогуляться с ружьем до реки, поискать уток, что недавно полетели туда. Пойдете со мной, Фрэнк? – спросил он.
Бойлу захотелось кого-нибудь убить.
Молодой человек кивнул, перекатился через койку и взял шляпу. В складках одеяла не осталось и следа от блокнота, хотя оба знали, что он еще там.
И они спустились к реке, которая со времени последнего дождя почти пересохла. Золотистый жар давил на них, как огромная плоская крышка. Джилдра с ее убогими утехами черной плоти и акрами скрытых богатств уменьшилась до размера сковороды с пылью и вонючей грязью, где Брендан Бойл увяз по собственному желанию.
Однажды он подошел к Фоссу и едва не попросился примкнуть к экспедиции, словно смерть при непредвиденных обстоятельствах внезапно привлекла его больше, нежели медленное разложение.
Вместо этого они заговорили о бурдюках для воды.
Немец тут же смекнул, что тот пришел за одолжением, и догадался, за каким именно. Рано или поздно все осознавали его божественную природу и покорялись. К примеру, Ральф Ангус, богатый скотовод и сосед Сандерсона, который краснел как девица, стоило спросить его мнение. Во время путешествия на север броня юности и физическая сила не смогли защитить его от понимания собственного невежества. Тернер, разумеется, был безнадежен, Гарри Робартс – полоумный дурачок. А вот Ангус виделся Фоссу вполне достойной жертвой. Молодой бычок на заклание забавно ревел и вскидывал глупые карие глаза, прежде чем подчиниться.
Из их компании меньше всех изменился Джадд. Фосса это одновременно обнадеживало и забавляло. Как-то раз он обнаружил, что каторжник мажет дегтем распухшую бабку лошади, и насмешливо поджал верхнюю губу.
– Лошадь лечите, мистер Джадд?
– Ну да, – ответил тот, отгоняя от лица вившуюся перед ним мошку.
– Про масло не забыли?
– Нет.
Фосс принялся насвистывать мелодию, напоминающую песенку насекомого.
– Превосходно, – проговорил немец.
Он продолжал насвистывать, пока не унесся мыслями далеко. И тогда практичная натура каторжника возрадовалась вони дегтя и жаре, которая все опускалась и придавливала пыль все сильнее.
