Полудохлый.
Решительно поставив свои ящики на грунт, я развернулся и отобрал у нее непосильную ношу. Виктория Брониславовна пискнула было протестующе, но я сделал вид, что тут никого нет, – легко оттер ее плечом, даже не почувствовав в воздухе какого-либо сгустка материи. Поставил на свою стопку пятый ящик и, крякнув, взял вес. Тяжело, блин! И видимость по курсу нулевая, так как перед глазами – кусок фанеры. Благо направление можно корректировать по виноградным рядам справа и слева.
А вот спереди… только по наитию.
Только слабое у меня «наитие» оказалось. Ненадежное!
Именно по этой причине в конце своего нелегкого пути я, вместо того чтобы триумфально вытереть пот с заслуженного лба и омыться в лучах женского восхищения, банально споткнулся о вездесущего учетчика, оказавшегося у меня на пути, и… низринулся оземь!
Аки дуб.
А что? Дуб и есть, потому что грохнулся я как бревно неодушевленное. Вместе с ящиками, разумеется. И вместе с Фасулаки, которому мало того что досталось от фанерных углов, так еще и бо́льшая часть виноградной массы опрокинулась именно на разнесчастного грека, как на участника нашей инсталляции, занявшего позицию «я тут снизу полежу».
И «полежу», и «покричу», ибо Жорик подо мной и виноградом заверещал так, что о его неприятностях услышал весь наш рабочий гектар. Со всеми живыми организмами на его поверхности. А это сто на сто метров, на секундочку!
Вот умеет же человек привлечь к себе внимание!
И праздник для людей устроить – не хуже, чем фестиваль бразильский! Я некоторых слов, что доносились из глубин виноградной кучи подо мной, даже в своем почтенном возрасте никогда не слышал. К тому, что они уж точно не являлись древнегреческими вульгаризмами. Все родные, исконно русские.
Так даже и не в словах дело!
Сначала Жорик просто нечленораздельно орал, как раненая выпь. Потом стал разделять члены и воспроизводить вербально те самые чудо-образы, что ввергли меня в краткосрочное изумление. Затем, не вставая, хотя я, к примеру, был уже на четвереньках и занимался расчисткой эпицентра беды от остатков раздавленных гроздей, и не замолкая, Жорик стал проявлять первые признаки агрессивности. И ко мне, и к винограду, и к ящикам, причем последним доставалось на порядок больше, так как я большей частью уворачивался от его хаотичных попыток нанести мне телесные повреждения и руками, и ногами.
В какой-то миг я обнаружил, что всю эту идиллию сопровождает жизнерадостный девчачий смех. Радостный и лучезарный, аки родничок весенний!
