Не то чтобы сидел — стоял в углу, слегка отблескивая боками, опустив вдоль тела коленчатые лапы с манипуляторами, туда и сюда вращая бочкообразной головой с антеннами. Инквизитор с опаской следил за проклятым через решетку. Звездился, прислушиваясь к слабому бормотанию жертвы.
«…Среди миров,
в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими…»
— Это чье? — громко спросил Торш. Еретик поднял на него глаза-тарелочки.
— Это Анненский. Стыдно такое не знать.
Инквизитор приподнял бровь. Достал из кармана книжечку в черной пластиковой обложке, послюнил палец, перевернул несколько загнутых по углам страниц. Прочел степенно:
— «В многая мудрости много печали, и умножающий познание умножает скорбь»…
— I do not know what I may appear to the world; but to myself I seem to have been only like a boy playing on the sea-shore, and diverting myself in now and then finding a smoother pebble or a prettier shell than ordinary, whilst the great ocean of truth lay all undiscovered before me.
Тьфу, да чтоб тебя! На тысячу слов этот выпердень интеллекта найдет четыре тысячи. Да еще обзовет невзначай по-иностранному, чего Альберт по скудости учености своей не углядит.
— В зал заседаний его! — проорал он страже. Осужденного повели, опутав витым кабелем, рассыпающим искры, устилая дорожку резиновыми ковриками. Обычно флегматичные, стражники показались главе трибунала излишне дерганными и как бы напуганными. А еще беруши торчали у них из ушей.
Зато толпа, собравшаяся в зале, как на праздник, вела себя вольготно. Скрипела скамьями, плевала семки под ноги, висла на подоконниках распахнутых по случаю жары окон, переговариваясь с кем-то на площади, играла по сети в тетрис и морской бой. Но при появлении трибунала все почтительно встали и отключили мобильники.
Торш широким жестом перезвездил толпу. Переждал умильные вздохи. Сел за стол, отвернув широкий рукав. Глянул на «роллекс», мельком подумав, что перед эфиром надобно будет проверить, чтобы часы не отбрасывали тень как на стол, так и на его репутацию. А сейчас чего, сейчас пускай смотрят. Сильнее уважать будут.
Он выпрямил спину. Пощелкал ногтями по микрофону. «Раз-два, раз-два-три». Удовлетворившись звуком, откашлялся. Звучно начал:
— Братья и сестры мои! Я рад видеть вас здесь, ибо каждый, блюдущий благонравие и благочестие, приветливо будет встречен в «Зеленом Доме»…
Произнося ритуальную формулу, он оглядывал зал.
