— Это произвол, — сказала Гюльша, брезгливо искоса глядя на подсунутый ей протокол. — Вам не кажется, господин комиссар, что вы перешли все границы? И что ваши действия сейчас напоминают деяния Одинокого бога?
— Между нами есть существенное различие, Гюльша Ревазовна. Все, что я совершаю сейчас, происходит в строгом соответствии с законом, обсужденным и принятым с согласия всей Метральезы. А если кому-то не хватает совести или ума, чтобы просчитать последствия своих поступков — то Корабельщик ему судья.
Гюльша глянула на Даля влажными темными глазищами.
— Я поклоняюсь Бастет.
— Тогда мы вас депортируем. Пусть вас судит брат по искоростеньским законам.
— Не можете вы без шантажа, Даль Олегович.
— Не вижу смысла с вами церемониться, — отрубил он. — Погибли люди. А наша тюрьма будет слишком мягким наказанием за это, не то, что устроит вам брат.
— Мою вину еще надо доказать!
— Не ведите себя пафосно, как Мята Залевич, — бросил Даль устало. — Доказательств у нас предостаточно. Гай Сорен не может похвастать вашим искоростеньским упорством да и упорством вообще. Он сдал с потрохами всю вашу тайную организацию.
Гюльша уселась, сложив руки на коленях, практически теряясь в кресле из-за темного платья и волос. Только лицо и кисти светились да отблескивал на платье золотой галун.
— Я не хочу назад, Даль Олегович. Я убью себя.
— Что ж, одной заботой меньше, — весело произнес, вставая за плечами Даля, Талызин.
Был один из тех ярких безоблачных дней конца сентября — начала октября, когда, кажется, опять вернулось лето. Облачка мелкие и пушистые редко разбросаны по голубому небу: бледному, не успевшему набрать синевы. А солнце выделяет выпуклости и трещины в камнях старинного укрепления. И играет на розе и узких окнах Храмины и отражается от арочных окон галерее напротив, делая сумрачный колодец двора искристо-праздничным. Но Даль не любовался бликами солнца на стекле, а следил за рабочими, неспешно таскающими к двери на галерею мешки с цемянкой и кирпич. Рабочие не суетились, не торопились, делали дело основательно. Кирпич лежал аккуратной горкой, мастеровые замешивали раствор на яичном белке. Яйца лежали тут же в почерневшей лозовой корзине Далю чуть ли не в пояс. Куриные, желтые, крупные.
У второй двери в галерею шла такая же работа. Переходя в обход туда-сюда, комиссар все думал, отчего не приказал замуровать галерею сразу. Наверху на башню поставить наблюдателей — чтобы предупредили, если стрелок умостится на крыше перехода. Или вон пару химер-охранниц на эту крышу взгромоздить. Из тронного зала перенести на время процессии. Надо об этом с Феликсом переговорить.
