Алиса небрежно повела плечами, сбрасывая пелерину канцлеру на руки.
— Где тут можно переодеться?
Поклонился, вбежав, Талызин:
— Позвольте, я покажу.
Государыня жестом отправила с ним служанку и канцлера. И шагнула к Далю. Придержала за плечи, чтобы не вздумал вставать. И, сдернув перчатку зубами, протянула руку для поцелуя. Иногда мысли сбываются криво, но, боже… Даль взял ее замерзшие пальцы в ладонь и удерживал, согревая. Поднося к губам медленно-медленно. Молясь, чтобы время остановилось. Опустив голову — чтобы Алиса не видела его слез.
— Вы здесь…
— Я приехала на похороны, Даль Олегович.
Он вдруг подумал, что не спросил у Венедикта, какой сегодня день. Мало ли сколько мог проспать.
— Сегодня вторник.
Талызин от двери закивал. Значит, Даль провалялся целые сутки. Ах, как нехорошо…
— Гриша! Кто там?! Умыться, одежду свежую! — заорал он, когда государыня вышла переодеваться, и солнце ушло вместе с нею, оставив черных мушек бегать перед глазами.
— Не суетись, — сказал Венедикт. — Мы все сделали. Из спекшихся руин вырубили, кого смогли. Опознали. Родственников известили. У кого они есть. В нашей работе проще быть одиноким… — он вздохнул и предоставил Грише позаботиться о начальстве. Даль умывался с остервенением здоровой рукой, переодевался в чистое, торопясь, не желая выглядеть помятым и жалким. Приказал побрить себя и нахлюпался чаю, не позволяя тому вылезти наружу. Помазал виски одеколоном и, опираясь на сотрудников, встал.
— Вы в машине поедете, Даль Олегович, — сказал Венедикт. — Или я вас тут запру.
— Леший с вами, в машине так в машине.
Он дал вывести себя на крыльцо и зажмурился, ослепнув от солнца. А потом смотрел только на Алису — как она сидит с прямой спиной на рыжем коне. Ниже чепрака спускается синее парадное платье. И на белом меху дрожат черные горностаевые хвостики. Каштановые волосы подобраны и окольцованы широкой короной. Вокруг государыни и авто выстроился кортеж. Канцлер лениво откинулся на кожаные подушки рядом с Далем.
— Поехали.
Шофер поправил краги и спустил на глаза очки. Мотор взревел. Кони пошли размашистым галопом рядом с автомобилем.
Поселковый храм сегодня выглядел пустым, словно заколоченным. Но стоило кортежу подъехать, как рыжебородый батюшка выскочил из вянущих кустов сирени и потянул на себя визжащую воротину. Лицо у ходящего под корабеллой было юношески припухлое, зубы чакали, а руки дрожали — не то от холода, не то от паники, а скорее, от того и другого разом. И он пятился задом, низко кланяясь, пока едва не запнулся о крыльцо. И тут уж очнулся, выпрямился и входил в двери важно, неся перед собой живот. Кортеж змеею втянулся за ним. Талызин деликатно придержал государыню, пока охрана еще раз осматривала церковные закоулки.
