Даль с Талызиным стали шариться у стен, досадуя, что нет фонаря. И тут сзади зашипело, грохнуло — и прекрасное, похожее на крепость здание стало беззвучно складываться в себя. С дымом, плеском огня, клубами пыли, оседая, не разлетаясь дальше определенной, достаточно узкой границы. В растянутом патокой времени. Пучилось пузырями и обратилось в груду оплавленных кирпичей противу всех законов физики, не вызвав дальнейших разрушений и почти мгновенно. Что-то хрустнуло и упало рядом с Далем, и безумный день наконец закончился.
— Пещь огненная… Даль Олегович, Даль! Очнитесь, пожалуйста. Мать твою! Вы мне жизнь спасли.
— Что? Та-лы-зин.
— Очухались, вас к врачу надо. Вон по башке как приложило.
— Талызин!
— Смирно лежите. Наш-то доктор… преставился.
— Улики.
— Какие улики? В корку там спеклось все. Тела от кирпичей не отделишь. Верхом передо мной поедете. Так будет быстрее.
Обхватил Даля, перекинув его руку себе через плечо. Почти поволок через комнату — Даль удивился, осознав, что лежал на даче инженеров — и коридором. Коней, как оказалось, уже привели к крыльцу. Комиссару помогли сесть в седло. Талызин запрыгнул сзади.
— Что…
— Вторжение это было. Прорыв абсолютного текста. Вы меня спасли, что за доской погнали этой гребаной для убийцы. Стихоплет, мля.
— Анастазий?
— Из-за него накрыло. И его, и наших. Инна, Савин, Кузьма с Шутником. Вот уж невинная душа.
— Анастазий стихов не пишет, — прошептал Даль пересохшими губами. — Это Сан.
— Тварь. Ненавижу, — закончил Талызин. — Вас к докторам доставим — вернусь. Все измерим, опишем, будет протокол и отчет для государыни. Этих не жалко, гори они пламенем.
Он страдал и оттого был многословен.
— Но наши! Надо пенсии всем. И остальных под корень за такое… за злоумышления. Отомстить, Даль Олегович.
— По закону.
— Да.
— Главный не вышел. Я боюсь, — слова отнесло ветром на ходу.
— Что?
— За государыню. Боюсь.
— Охороним. Волоску не дадим упасть.
— Хорошо.
Даль прикрыл веки. Лицо саднило. В голове звенели не то колокольчики. Не то чугунные галереи и лесенки швейного цеха. Комиссар потрогал опаленную щеку. Борода расти не будет. С Инной он был жесток, не позволил стать ближе. Теперь Инны нет.
— Мы в академию вас.
— Молчите.
— Вот уж болтать не станем, — все верно понял Талызин. — Сами распорядитесь потом.
