Под тремя коронами | страница 29
Иоанн московский объявил, что он волен в своих владениях: кому хочет, тому их и отдает. Александру же после смерти отца пришлось писать князьям и панам волынской земли, что паны-рада оставили его, Александра, в Литве и на Руси для защиты от неприятеля на то время, пока не будет избран великий князь. Александр приглашал волынцев принять участие в этом избрании: вспомните, что вы поклялись отцу моему в случае его смерти признать государем того из его сыновей, которого ваша милость изберет вместе с панами-радою, — писал он в своем обращении-просьбе.
Если Казимир, государь Литвы и Польши, опасался войны с Иоанном, то Александр, владея только Литвой и не уверенный в усердной помощи брата, польского короля, тем более не мог отважиться на активные военные действия. И хотя Менгли-Гирей опустошал земли княжества, Стефан Молдавский грозил войной, но опасней всего был Иоанн, стремящийся подчинить себе русских единоверцев, которые составляли большинство подданных Александра. Москва уже расширила свои пределы до Жиздры и Днепра, действуя и мечом, и приманом. Везде нужно было опасаться измены. Как и отец, Александр хотел искреннего вечного мира с Москвою, тем более что отношения с другими соседними государствами оставались неопределенными и непостоянными. Для крымчаков главным было то, кто больше заплатит: в интересах того и воюют. А тут глядишь, и турки вот-вот начнут нападать, и молдавский господарь, породнившись с Иваном III, ведет себя заносчиво.
Стараясь избавиться от этих назойливых мыслей, Александр начал думать о бытовых проблемах, кого из знати, их жен и дочерей пригласить на ближайший праздник. Да не забыли бы пригласить младшую дочь пана Хруцкого Эльжбету. Всем хороша, всем бог наделил… И действительно: Эльжбета отличалась редкой красотой. Строгий греческий профиль, огромные выразительные глаза цвета весенних фиалок, роскошные шелковистые волосы… Она точно магнитом притягивала к себе поклонников. Александру она показалась одновременно похожей на греческую богиню и на земную, наполнившуюся силой, крестьянскую девушку… А на высокомерие, что нет-нет, да и проявлялось в ней, можно и не обращать внимания: всегда надменна красота… Во всяком случае Александру казалось, что таких красавиц до этого он не встречал…
В это время в комнату вошел канцлер Сангушко. На его благородном, красивом лице всегда было нечто такое, что привлекало всякого человека. Говорил он много, но приятно, разумно… Глядя на канцлера, Александр подумал: удивительно, как такой приятный во всех отношениях человек, мог так жестоко поступить со своей женой. Однажды, во время беседы с ливонским послом, он внезапно прервал разговор и направился в покои жены. Та казалась смущенной. Обыскав комнаты, канцлер нашел спрятавшегося за пологом кровати своего сокольничего. Сангушко проткнул его саблей. На следующий день в безымянной могиле похоронили два гроба. В одном был убитый сокольничий, в другом — живая, но связанная и с кляпом во рту жена канцлера… Жестокий век, жестокие нравы…