И плач, и слёзы... | страница 82



Я закурил, долго смотрел в окно.

— Твоему поколению обещали жизнь при коммунизме. Обманули. Вы — терпеливый народ. Вы все списываете на войны. А надо списы­вать на политиков.

Я поднялся, чтобы одеваться.

— Ты куда?

— Уезжаю...

Я уехал московским поездом в Минск.

Больше с Розалиндой не встречался. Перезванивались, через зна­комых передавали приветы, но прежних отношений уже не было.

Прошло несколько лет, и я получил от нее факс:

"Жалеем, что ты не работаешь у нас. Тебя все любили. Ты русский, с которым нам всем было хорошо. Мы знаем, что из таких русских, как ты, состоит вся Россия, хотя ты и белорус..."

Больше ехать в Германию я не хочу.


Деревня Федюки

После съемок в Гродно я поехал в Федюки. Мама встретила меня, как с погоста,— причитала, обнимала.

— Снял? — спросила, как опытная кинематографистка.

— Снял!

Околдованный тишиной деревни, тишиной, подобной которой не бывает в городах, я отдавался в ее полную власть. Спал двое суток и не хотел просыпаться. Порой чудилось, что я на съемочной площадке в окружении Сталина, Хрущева, Брежнева и Чапаева, но тут же за окном кричали петухи, напоминая, где я нахожусь.

"Этого не может быть! — думал я с какой-то странной радостью, и все, чем жил последние месяцы, казалось незначительным и жалким.

Я вышел на улицу. Деревня была в тумане. Луна плыла по небу так же, как и миллионы лет назад. Заглядывала в окошки домов и озаряла неверным светом людей, готовых уже подниматься, чтобы снова па­хать, сеять, убирать урожай. Этот повседневный труд и есть их жизнь.

Через огороды я вышел на выгон, и если посмотреть со стороны, наверное, выглядел привидением. Все вокруг было накрыто белой ска­тертью тумана, и в этом тумане двигались только я по земле и луна в небе! Невыразимое спокойствие великой и безнадежной печали овла­дело мною. Я думал о людях, когда-то живших в этой деревне, исчезно­вения которых с земли не заметила даже луна. Одно я знал: есть что-то высшее, есть тайна, которая молчаливо таилась в этой ночи. И впер­вые мне пришло в голову, что, может быть, то, ради чего мы живем, мучаемся на этой земле,— это ощущение самой жизни, умение рас­твориться в молчании ночи, стать частью ее. Чтобы с восходом солн­ца принять его лучи и радоваться своему обновлению. Приходит но­вый день, и ты уже другой, но в памяти запечатлелась эта молчаливая ночь, и ты всю жизнь будешь о ней помнить. И ночь, и туман, казалось мне, опустились на землю только затем, чтобы я еще больше любил и ценил утро.