— У нас половина училища в "Памяти".— У нее горели глаза.— Он мне говорит: они все захватили! Все газеты, журналы! Из наших осталось только два — "Наш современник" и "Москва".
— Еще "Молодая гвардия".
— Да, да, еще "Молодая гвардия". Ты откуда знаешь?
— Все знают!
Троллейбусом мы доезжаем до Васильевской и в Доме кино терпим фиаско — в ресторане свободных мест нет. Пошли в буфет: пили сок, кофе... И там, при свете ночных фонарей, я увидел ее усталые глаза. Постепенно, пока мы говорили, она приходила в себя. Из печальной, усталой молодой женщины моя дочь опять превратилась в того необузданного ребенка, которого мы с матерью вырастили и пустили в свет.
Она перепрыгивала темы разговоров, как в детстве перепрыгивают через лужи после обильного дождя. Ей давно хотелось такого общения. Я видел, чувствовал и понимал, что ее радость, ее прыжки через лужи нельзя разрушать, это можно только поддерживать. Но боже упаси наступить на больное.
— Одного не пойму, зачем было выходить замуж? Это тебе надо было?
— Папа!
Она натянулась, как струна.
— Что "папа"? Нельзя было подождать до весны?
— Нет!
Но это "нет" уже совсем другое, чем было когда-то.
— Ты довольна жизнью?
Молчание.
— Им?
— Мне все равно.
Я спрашивал, а в памяти напутствие Лили: "Не терзай девочку! Поласковее с ней!"
— Как ты считаешь — так и делай! Тебе жить — не нам!
— Вот именно! И давай закроем тему!
"Да, брат! — сказал бы Женя Григорьев.— Дочь у тебя — палец в рот не клади. Раз — и откусит!"
— Самое главное — мастерство! — Видимо, из меня никогда не выдолбить административно-командной системы, я опять принимаюсь за опостылевшие ей отцовские советы. — Не пропускай занятий! Учителям в рот смотри! Помни: в нашем с тобой деле все определяет труд!
— Возьми мне еще соку, пожалуйста!
Это она уходит от разговора.
— Иди бери.
Она идет, я смотрю на нее, и мое сердце обливается слезами.
Все было: дом, квартира, три курса режиссерского факультета Белорусской академии искусств, отец, мать, перина, обута, одета, и все в тартарары: в Москву, в артистки, в общагу, на сухой паек, потом замужество, квартира по найму и как результат — равнодушие и усталость. И все это в двадцать один год.
— Когда мы сюда опять придем?
Она возвращается, садится рядом.
— В следующий мой приезд.
Она проводила меня на троллейбус, чмокнула, взмахнула рукой и удалилась. Еще раз оглянулась — это я уже видел из окна троллейбуса,— опять взмахнула — раз, другой, и скрылась в темноте улицы Горького.
