— Ты же обещал,— сказал я ему.— Люди помнят! Что ты делаешь?
— Понимаешь, старик,— мямлил он,— комнат не хватает...
— Не хватает, потому что в аренду сдаешь... Валюту в карман качаешь,— сказал я ему,— Стыдно! Перед Витей стыдно!
— Сходи в министерство...
— Может, еще заявление написать, как на могилу? Мудак ты!
— Принято решение: мемориальную доску на здании студии открыть...
— Пусть остался бы кабинет как память для будущих поколений! Другой Туров не скоро будет на студии!
— Все пройдет!
— В этом ты прав...
Так и не сделали студийный музей Турова. Первые недели еще вспоминали о Вите, но потом забыли о нем, как будто и не работал на студии. Так было и с Виталием Четвериковым, и с Борисом Степановым, так, вероятно, будет и со мной! Больно об этом писать, но, может, это и есть жизнь? Мы живем теми, кто рядом, кого видим, с кем ежедневно общаемся! А как же быть с памятью?
Между первым днем нашего знакомства зимой 1974 года и днем похорон осенью 1996-го — целая жизнь! Мы дружили более двадцати лет. Все было между нами: и споры, и ссоры. В критические моменты судьбы студии мы шли с Витей в ЦК, нас принимал Кузьмин, и вопросы все решались. Никто об этом не знал, все думали, что вопросы решались в Госкино БССР, а на самом деле — в ЦК: квартиры, звания, судьба Союза кинематографистов.
Его везде любили, его принимали как национального героя. Он умел сказать, объяснить, умел слушать, был сдержан, мог отстаивать свою точку зрения, но отстаивал с таким обаянием, что ему уступали. В этом был весь Туров! У него не было расхождений между внешними и внутренними данными. В нем все гармонировало.
Я смотрю на его фотографии и вижу, что в нем умер прекрасный актер. Мне всегда было интересно, как он работает с актерами. Они его так любили, они снимались у него из картины в картину. Когда был "прощальный" вечер — на нем были в основном актеры, даже те, кто у него никогда не снимался, а в день похорон пришли проститься.
— Меня все забудут,— говорил Витя, сидя на подоконнике в больнице. — Будут помнить только актеры!
Это был наш последний в жизни разговор.
— Мне только с ними было в жизни хорошо.
Он смотрел в окно и курил.
— У меня никого не осталось...
— А мама?
— Мама — это святое!
— Лена, Оксана... Сын в Смоленске...
Витя отвернулся от меня и продолжал курить.
— Ну, что ты молчишь? — пытал я его.
— Что я в жизни видел? Концлагерь... Всю жизнь в доме недоедали... Мама тянула лямку... Поехал учиться, закончил ВГИК, одна запись в трудовой книжке... Всю жизнь на одной студии...
