В конце вечера, когда уже расходились, к нам с Лилей подошла сестра Виктора Тимофеевича, остановилась возле меня и со злостью сказала:
— Ненавижу!..
Сказала, чтобы все слышали...
— Ненавижу!
— За что?
Голос у меня дрогнул...
— Ненавижу!
Ее увели, а я долго не мог опомниться, понять, за что меня можно ненавидеть?
Лиля пыталась меня успокоить:
— Ты прости ее, у нее горе...
— Я понимаю...
— Не обращай внимания...
— Мы столько лет дружили с Витей...
Он всегда был для меня уважаемым человеком. Я приходил в его дом, как к себе домой. Я делился всем, что было у меня на душе. Я поехал на студию только потому, что здесь работал Туров. Все мои несчастья на студии начались с Турова, когда на страницах журнала "Искусство кино" я объяснился ему в любви, будучи совсем незнаком с ним, и все мои будущие коллеги возненавидели меня только за то, что "в Белоруссии есть один режиссер — это Туров",— сказал я тогда, но те же слова я повторю и сегодня. Он сделал то, что ни один из нас не сделал!
Разве за это можно ненавидеть?
Может, какую-то тайну Витя унес с собой в могилу, но какую именно — я не знаю! Я знаю только одно, что в последнее время Витя очень ревностно относился к моим призам на европейских кинофестивалях, моим поездкам по Европе, где я был в качестве члена жюри престижных кинофестивалей. Я старался не афишировать это перед Витей, но всякий раз чувствовал "прохладу" с его стороны.
Разве можно за это ненавидеть?
Я хорошо знал его маму. Мы не раз ездили к нему в Могилев, ездили к моей маме в деревню. Мы целые дни проводили вместе, и нам было очень интересно друг с другом. У меня по сегодняшний день нет такого друга, каким был Витя! Как он знал про меня все, так и я про него! У нас не было секретов. Мы могли часами говорить, обсуждая фильмы нашей студии. Порой, придя на работу, мы закрывались в его кабинете и до позднего вечера не выходили, потом ехали в его холостяцкую квартиру и сидели до поздней ночи. Так продолжалось годами. Я боготворил Турова! Кого любил он — того любил и я. Кого он ненавидел — ненавидел того и я. Его друзья были моими друзьями, его враги — моими врагами.
Разве можно за это ненавидеть?
Я долго не мог опомниться после смерти Турова! Такое же чувство было у меня, когда похоронил маму. Мне трудно было приходить на студию. Я был одинок, и мне никого не хотелось видеть. Я ненавидел директора студии Ивана Калинку только за то, что он пообещал в кабинете Турова сделать музей, а через сорок дней посадил туда своего заместителя. И никто ему не возразил!
