Ему отвели самое плохое место на Московском кладбище, в болоте.
— Что делать, Миша?
Ко мне бросилась Тамара, вся в слезах.
— А что?
— На кладбище требуют тысячу долларов за новую могилу в хорошем месте.
— Кто требует?
Я не совсем понимал, о чем идет речь.
— Ну, эти...
Она не могла плакать, уже все было выплакано.
— Ты выбрала место, где хочешь похоронить?
— В первом ряду, от ворот... Слева, как заходишь...
— Суки...
Я бросился к телефону, набрал номер Владимира Петровича Заметалина, вице-премьера правительства Линга, объяснил причину звонка.
— Напишите заявление на имя вице-премьера правительства и срочно привезите ко мне,— сказал Заметалин.— Я подпишу, вы отвезете в горисполком, и там будет принято положительное решение. Только определитесь с местом!
— Уже определились!
Я положил трубку. Вокруг стояли студийные люди, ждали решения Заметалина. Со стены смотрел на меня Туров. Его портрет давно висел в кабинете, со времен образования студии имени Тарича, которой руководил Виктор Тимофеевич.
— Вот, дорогой друг! — сказал я, обращаясь к портрету. — Похоронить тебя не можем как следует! Надо писать заявление, на заявление — резолюцию члена правительства, и только тогда мы похороним тебя в первом ряду у входа, где лежат лучшие люди нашей страны.
В первом ряду и хоронили...
— Прощай, Витя!..
Прогремел салют...
— Прощай, мой дорогой друг!..
Я бросил со всеми вместе горсть земли на гроб...
— Прощай, Виктор Тимофеевич!..
Стали закапывать...
— Пусть земля для тебя будет пухом!
И все! Нет больше Турова, нет человека, всю свою жизнь сражавшегося за национальную культуру! Нет человека, прославившего свою землю, и теперь эта земля приняла его в свои объятия.
— Прощай, Витя!
На поминках в гостинице "Октябрьская", в том же зале, где несколько дней назад он прощался со всеми нами, собрались все те же люди. Говорили речи, вспоминали Витю, а потом началось что-то неприличное — Володя Гостюхин вышел на середину зала и стал петь белорусские песни, которые он плохо поет. Кто-то возмутился. Но зал завопил, что Туров любил жизнь и мы его должны вспоминать с песнями! Стыдно было слушать. Я не претендую на христианскую правоту, но мне все это было не по душе. У меня была одна боль: отношение власти к художнику! Похоронить как следует не могли, писали унизительные письма, просили в порядке исключения дать хорошее место на кладбище! Это разве не позор? Какие песни! Это позор для всей нашей культуры! Позор для всех нас! И урок на будущее! Но кому об этом можно было сказать?..
