– Показал?
– Еще бы не показать!
– И что? Где машина теперь?
– Все там же, в боксе. Но есть одна мысль. Завтра собираюсь в область, на обратном пути заверну к вам. Надо бы, Евгений Николаевич, встретиться где-нибудь на нейтральной территории. Как приеду – позвоню. Буду с одним хорошим человеком…
Хороший человек – это кто? Речь, собственно, о чем?
Я недоуменно поглядел на Дашу, прислонившуюся плечом к дверному косяку, и она только и могла, что спросила меня глазами: «Что?» Лицо у нее, несмотря на загар, тотчас побелело и вытянулось, и я поспешил успокоить ее неопределенно-фальшивым пожатием плеч. Но этот жест только вспугнул ее, как пугает человека, каждую минуту ждущего беды, всякая недосказанность или неопределенность. Глаза ее стали решительными и злыми, вертикальная морщинка между бровей прорезалась глубоко и четко, – и со всем отчаянием, которое иначе еще зовется мужеством, она изготовилась меня защищать.
– Погоди-ка! – сказал я жене, едва сдерживая улыбку. – Сейчас принесу ружье.
– Ружье?
– Ну да! Стану отстреливаться, а ты – подносить патроны. Шарахнем утиной дробью!..
Я подошел к Даше, обнял левой, здоровой рукой за плечи и поцеловал в кончик носа.
– Веселишься? – отстранилась она, невесело, через силу улыбаясь. – Я, между прочим, сама могу выстрелить… если придется. Ах и это ты знаешь! Что еще ты обо мне знаешь?
«Много чего, – сказал бы я, если бы решился ответить. – Знаю, как ты упряма, но щепетильна и справедлива. Как в детстве мать поставила тебя на колени за чужую провинность, потому что ты была старшей, и как всю ночь простояла ты на рассыпанном горохе, но прощения не попросила. Как утром отец поднял тебя на ноги, потому что не смогла встать, сковырнул с коленей вдавившиеся в кожу горошины, ты пошла в школу, а потом не разговаривала с матерью целую неделю. Как доброхоты нашептали, что я бросил женщину с ребенком и что я мерзавец и негодяй, каких свет не видывал, – но однажды безоговорочно признав меня мужем, хотя было, было во мне что-то червивое в молодости, ты отрезала: не верю ни единому слову!» И еще много чего мог бы я рассказать, но поостерегся: никогда не знаешь, как Даша отреагирует на, казалось бы, самые безобидные и правильные слова, а ссориться по пустякам, да еще сегодня, мне менее всего хотелось.
– Дашенька, – меняя тему, пропел я просительно-жалобным, кошачьим голосом и притянул ее за поясок халата, – хочу шепнуть тебе пару ласковых слов, но рука, черт бы ее подрал, загипсована. Не будет нам помехой эта моя неловкость?
