– Кофе? – предложил я как можно любезнее, утопая в ореоле сияния, исходившего от Карманчука.
– Уже пил, а вот чего бы покрепче… – сокрушенно развел руками тот. – Но служба не велит: сажусь в уголовный процесс. Такая тягомотина, если честно, так все сыро, бездарно, слеплено на тяп-ляп. Не дело – песня!
Тут я слегка насторожился, поскольку качество досудебного следствия теперь касалось меня впрямую. Видимо приметив, что брови у меня сошлись к переносице, Игорь Маркович развеселился больше прежнего.
– Да, распустились, трудиться не хотят, – похохатывая и потирая руки, уверил меня он. – Весьма слабый следственный отдел, ничего не умеют и, главное, не учатся ничему. Знаю не понаслышке – возглавлял этот отдел до работы в суде. Так что, Евгений Николаевич, глаз да глаз за ними нужен. А насчет чего покрепче – соберемся как-нибудь вечерком. Или вы не по этому делу? Не против? Вот и хорошо, вот и ладно! У нас так говорят: кто не пьет, тот или при смерти, или конченая подлюка.
Тут в дверь постучали, и в кабинет вошла Надежда Григорьевна Гузь, неловко удерживая в руках поднос с двумя чашками кофе и сахарницей без крышечки.
– Кофе, пожалуйста! – сказала она, пристраивая поднос на край стола. – Вам, Игорь Маркович, как просили – без сахара.
«Я просил?» – округлил хитрые глазки Карманчук, но тотчас притянул чашку, сунул туда нос, понюхал, поморщился от наслаждения и маленькими глоточками стал пить, после каждого глотка причмокивая и сладко морщась.
– Я и вам без сахара, но если любите сладкий… – обернулась ко мне Надежда Григорьевна и глазами указала на сахарницу. – Она чистая, просто крышечка куда-то подевалась…
Едва разжимая губы, я пробормотал: «Не стоило беспокоиться», – а про себя отметил, что сегодня секретарь-машинистка держалась увереннее и вид у нее был вполне здоровый: ни бледности скул, ни красных пятен на шее, ни нервно скошенного на сторону рта. И платье на ней было с большим вырезом на груди в виде сердца. Ах, сердце-сердце, и Козлов, и особые отношения!..
– Не спешите пить, – сказал я Карманчуку, когда Гузь вышла. – Надо бы кофе облагородить. У меня тут фляжка…
– Только не в кофе!.. – запротестовал тот и со знанием дела обернулся к книжному шкафу. – Здесь у него были рюмочки… Если выпить по одной – думаю, процессу не повредит.
– Разумеется! Разве может чему-нибудь повредить инъекция хорошего коньяка?!
– Он водку из этих рюмок пил, – сказал Карманчук, когда мы выпили, и презрительно покривил тонкие губы. – Закроется, или позовет Заведию (это его дружок, такой же пьяница, бригадир у рыбаков, – еще увидите, что за тип этот Заведия), и – за водку-селедку… Не пойму, как он, Козлов, руководил столько лет, кто его только назначил прокурором района! И ведь одно время ходил в передовых. Как?! У меня здесь записаны, так сказать, некоторые его перлы, что он, с позволения сказать, нес в суде… – Порывшись в кармане пиджака, Игорь Маркович выкопал длинную узкую бумажку, исписанную мелким куриным почерком. – Вот! Хотите, почитаю?
