– Поди-ка ты, Петро, за Кирьяковой, – велел участковому Савенко, а меня взял под руку и шепнул: – Как мы с вами сработали? Прихватим сейчас бабу, и самое время – по чарке!
Ну уж нет! Пить с тобой сегодня я не стану! И не скоро, наверное, я с тобой буду пить…
Десяти минут не прошло, как участковый вернулся, подталкивая перед собой мосластую темноглазую женщину с седой прядью, выбившейся из-под дешевой капроновой косынки. Оглядев нас, сумрачно и недобро, Кирьякова перевела взгляд на Каплуна, на его прикованную руку, покривила в ухмылке рот:
– Что, сдался? Денежки спустил? Погулял напоследок?
30. Рюмка кофе на посошок
Был поздний вечер. За окнами зажглись первые фонари. Свет их был неярок и тускл, наподобие спитого чая, но с каждой минутой он становился все ярче и контрастнее, тогда как за размытым ореолом фонарных ламп уже сгущалась понемногу бледно-фиолетовая, все еще прозрачная мгла.
Оставшись с Ващенковым вдвоем, мы сидели в полутемном кабинете и вполголоса разговаривали. Полчаса назад гости из Пустовца – полковник милиции Кривоногов и советник юстиции Корнилов – уехали. Приятель Ващенкова, бывший директор межрайбазы Осипов, нагловатый тип, похожий на подтоптанного грузина, заглянув незадолго перед тем на огонек, умчался вслед за гостями по каким-то своим неотложным делам. И я засобирался, но Ващенков удержал меня за рукав.
– К Лидочке рванул, – пояснил он, кивая на дверь, за которой скрылся Осипов. – Она его позже одиннадцати на порог не пускает. Еще не жена, а ведет себя – боже упаси!..
Скосив глаза к переносице, он поглядел сквозь наполненную стопку на свет.
– А мы с тобой, Женя, люди свободные: хотим – пьем, не хотим – опять пьем. Давай еще по одной!
– Я пас. Поздно уже. И, кажется, дал лишку… Жена голову оторвет: я в последнее время что ни день – на ремень…
– А на посошок? Смотри, сколько всего осталось: ешь и пей – не хочу! Твой Кривоногов расстарался, а мне все это куда? Кстати, хитрый он мужик. Пройдоха! Органично укладывается под нынешние лекала… Ему бы лишний раз не высовываться… Но все равно выкрутится, с нами или без нас. Потому поступим по закону: есть злоупотребления, нет злоупотреблений… А водку его выпьем и баклажанами закусим, и черт с ним! Ура!
Выпили, и я пробежал глазами по заваленному бутылками и закусками столу. Или показалось, что пробежал? Все в кабинете двоилось и подплывало в сизом сигаретном дыму, повисшем над столом, будто кучевые облака над Гималаями. И с глазами что-то происходило: я то промаргивался и усилием воли вглядывался в бледное лицо Ващенкова, видел шевеление его губ, даже крученую ниточку давнего шрама различал в углу рта, то снова проваливался в зыбкое безвременье, куда глухой бормочущий голос собутыльника долетал едва-едва.
