Человек с бородой, стараясь никого не потревожить, стал пробираться к Луговому. Он присел перед ним на корточки:
— Не узнаешь, Петро?
— Нет, — откровенно признался Луговой. Но в памяти у него в этот момент мелькнуло что-то знакомое и очень, очень далекое…
— Эх… курсант Луговой…
— Старшина Соколов! — тихо вскрикнул Петр Михайлович.
— Так-то брат. Двенадцать лет прошло, а училище наше я не забываю.
— Прости, Костя, запамятовал. По совести сказать, и изменился ты сильно.
— М-да… Борода выросла, на ногах грязные обмотки, так что ли? — Соколов усмехнулся. — Жизнь-то оказалась сложнее, чем мы в молодости думали.
— Сложнее, — согласился Луговой.
— Мы, по правде сказать, много недопонимали прежде, мне это теперь совершенно ясно, — задумчиво продолжал Соколов. — Вон, видишь, — он кивнул головой на скорчившихся на досках людей, — как приходится расплачиваться… Тяжело, брат…
— Да, не легко… — глухо начал Луговой, — но наш народ…
— Э-э, брось! — вдруг раздраженно махнул рукой Соколов, — брось…
Луговой быстро поднял голову:
— Ты что же, считаешь, это — конец?!
— Ничего я не считаю, — еще с большим раздражением продолжал Соколов. — Сам раскинь мозгами: допустили до Москвы, Сталинграда. Вот же сволочь, куда докатился. И знаешь, главное, танки у него, самолеты…
Услышав шорох, Луговой предостерегающе приподнял руку.
— Правильна, Петро, ты прав, мы и говорить теперь не можем свободно, — с горечью откликнулся Соколов.
Луговой больше не возражал. Он решил дать товарищу высказаться и понимал, что Соколов изливает ему то, что давно уже выстрадано.
— Ты что думаешь, Петро, нас одной внезапностью взяли, может быть, даже испугом. — Губы Соколова искривились. Было неприятно видеть, как у него стало подергиваться веко.
— Нет, не только в этом беда, — покачал головой Соколов. — Внезапности пора кончиться ну… скажем, через месяц. Да, да не больше. Эх, Петро… — Соколов махнул рукой, замолчал.
— Значит, все летит к чертям, так, по-твоему? — не выдержав, резко спросил Луговой.
— А знаешь — у меня жена погибла, дочка… — очень тихо заговорил Соколов, — перед самым пленом письмо получил, разбомбили дом… — И снова в голосе его зазвучало озлобление. — У-у, гад… самолеты… техника… — он замолчал, уставился в одну точку. И Луговой вдруг почувствовал какую-то неловкость.
— Костя, ведь ты почти совсем седой! — он обнял товарища, — тебе пришлось не мало хлебнуть. А ты постарайся уйти из этого лагеря. — Не обращая внимания на последние слова Лугового, горячо зашептал Соколов, — иначе здесь пропадешь!
