В уборную врывается Нина Рощина-Спотыкович, бывшая примадонна Югославской королевской оперы. Рощина-Спотыкович была примадонной югославской оперы, когда она обладала голосом, а Югославия — королем. Теперь она выступает в ролях кокетливых тещ и беспризорных мальчишек.
Обе женщины тепло обнимаются.
— Душечка!
— Милая!
Сарабернарская возвращается к своему месту у зеркала, продолжает гримироваться. Рощина-Спотыкович усаживается рядом и начинает мазать себе лицо какой-то лоснящейся белесой массой.
— Ты опоздала, — говорит Сарабернарская Рощиной-Спотыкович. — Я уже беспокоиться стала. Думала, а вдруг какое-нибудь несчастье приключилось! Ничего не случилось?
— Нет, — отвечает Рощина-Спотыкович. — Ничего не случилось. Просто не могла выбраться вовремя.
— Слава Богу! — восклицает Сарабернарская трагически надломленным голосом, полным глубочайшего разочарования. — Кто-нибудь от газеты пришел?
— Не заметила. Я, ведь, быстренько сюда прошмыгнула.
— Было бы хорошо, — мечтательно говорит Сарабернарская, — если бы газеты перестали печатать рецензии о спектаклях. А еще лучше было бы, если бы газеты печатали рецензии о спектаклях до их постановок, а не после. Какую пользу приносит рецензия, напечатанная после того, как спектакль уже состоялся? Те, кто был в театре, сами знают, как спектакль прошел. А вторично мы пьесу все равно не поставим.
В уборную входит помощник режиссера, он же суфлер, Незабудкин-Данченко. В раннем детстве он заболел острым дифтеритом, и с тех пор говорит с некоторым трудом. Поэтому-то он и стал суфлером русского театра.
— Готовьтесь. Дают занавес.
— А народу много?
— Первые три ряда, — с увлечением хрипит Незабудкин-Данченко, — переполнены до отказа. Яблоку упасть негде. Спектакль обещает быть очень успешным. Больше четырехсот долларов не потеряем.
— А от газеты кто-нибудь есть?
— Только что пришел.
Сарабернарская и Рощина-Спотыкович громко вздыхают.
— Сволочь!
— Подлец. А кто пришел?
Незабудкин-Данченко отлучается на несколько секунд, затем возвращается.
— Уже четвертый ряд с аншлагом. Скоро дадим занавес. Вы готовы, Вера Максимовна? Нина Сергеевна?
Рощина-Спотыкович всматривается в зеркало и надрывно охает:
— Боже, как я толстею. Неправда ли, я толстею? Верочка, что думаешь?
— Это тебе только кажется, — отвечает Сарабернарская. — Ты ведь худа, как щепка.
— Как очень толстая щепка, — замечает про себя Незабудкин-Данченко.
Вдруг раздается душераздирающий вопль:
— Незабудкин! Данченко! Где вы, черт бы вас побрал!
