Если ты еще скажешь что-нибудь подобное, то, клянусь, я не дам тебе спокойно жить. Если ты сдашься, я буду будить тебя каждую ночь. Ты будешь в ужасе просыпаться на своей койке в тюрьме и молить о пощаде. Я откину ширму, и ты будешь слышать все крики, все стоны тех, кто сейчас находится в аду. Живые не в силах такое выдержать. Это как… Как выйти на поле боя, где все мертвые, порубленные на куски солдаты разом ожили и почувствовали боль из смертельных ран. Этими криками можно доводить до седины младенцев, эти крики разбудят даже Рамсеса Второго —да даже Первого. Но это еще не самое страшное, что тут есть. Есть вещи и похуже. И я это могу использовать. Я не позволю тебе сдаться.
Лай собаки. На этот раз намного ближе.
Миша почувствовал укол адреналина. Но он больше не помогал. Да, сердце начинало стучать быстрее, но тело уже не слушалось. Оно превратилось в набор болевых точек. А мясо-то осталось? А кости? Хоть что-нибудь еще работает?
«Мама. Зачем это все? Зачем? Для чего я тебе? Ты же не можешь просто так это делать. Тебе всегда было плевать на меня. А сейчас ты беспокоишься, чтобы я выбрался. И какой ценой? Ценой моего здоровья. Мне это невыгодно».
Тебе это выгодно. И я всегда переживала за тебя. Стала бы я скрывать то, что ты сделал со своей подругой, если бы мне было на тебя насрать?
Миша чуть не задохнулся. Но в какой-то степени мамка была права. Да, она действительно помогла ему. Помогла скрыть его… преступление? Ошибку? Что это было?
Многие годы Миша задавался этим вопросом. Что это было? Ведь он не желал ничего плохого. Даже если это и было преступлением, то оно точно не было умышленным.
Они сидели на камне с Машей, и в какой-то момент Миша понял, что она хочет, чтобы он поцеловал ее. Он понял по ее румянцу на щеках. Почему она залилась им? Потому что думала о том же, о чем и он.
Да, она хотела этого. Чтобы он поцеловал ее. И когда Миша наклонился к ней, она почему-то отпрянула. Слишком уж резко. Так резко, что соскользнула с камня.
Если бы не этот ее рывок, то Миша, может быть, и сообразил бы подхватить Машу и удержать на камне. Но он видел, как она отскочила от его губ, как кот от своего отражения в зеркале, и Миша подумал – он настолько ей противен, что она даже спрыгнула в болото, чтобы убежать от него.
И конечно, это его омрачило.
Он даже и не подумал, что Маша на самом деле не хотела спрыгивать с камня. Да, она не хотела, чтобы он ее целовал. Но отвращения не испытывала. Она просто была не уверена. Хотя у дома сама поцеловала его в уголок рта. Ох уж эти женщины.
