— Ай, хорошая девочка… Иди ко мне, иди к бабуле.
А может, нагрести веток, и под них закопаться? Нет, оно ж близко, услышит, как шебуршусь. Мне б оружие, да хоть тот самый посеребренный стилет: кирдык бы твари тогда! Я закрыла глаза, вдохнула, открыла — ничего не появилось ни в руках, ни ещё где. Только где-то вдалеке послышалось «Ку — ку». Сумасшедшая птица! Нет бы ночью спать! Губы уже пересохли: водички бы…
— Кукушка — кукушка, сколько мне жить осталось?
Чего заткнулась, тварь?! Ух, камнем бы в тебя…
— Хорошая девочка, — просюсюкали чуть ближе. Я обернулась — и увидела склонившуюся надо мной шамкающую фигуру. Та подняла фонарь выше — Маланья, но какая! И без того длинные волосы, в которых теперь запутались ветки, стали ещё длиннее; выпали зубы, и то и дело она языком поправляла отходящую вставную челюсть.
— Ай, молодка, нехорошо-то с бабулей не делиться!
Сказала — и давай меня по голове гладить. Всё сильнее хотелось упасть лицом в землю, помолчать, да просто поспать. А Маланья улыбнулась шире, так, что уголки рта расползлись, как сшитые плохими нитками. Вот же нитки, прям из кожи торчат, и швы вдоль щёк, до самых ушей. Полопались все стежки — и челюсть отвалилась на грудь. Змеёй извивался слишком длинный, синевато — фиолетовый язык.
— Делись, родненькая, делис — с–сь, — шипела то ли изуродованная старуха, то ли язык. Влажный и липкий, он обвил и с силой сдавил шею: дышать, дышать…
Снова кукушка! Раз прокуковала, два, три — и заткнулась. Двойник Маланьи отпустил меня и широко раскинул руки с цыганской шалью. Заострялся нос, круглее, больше становились глаза, а тело, напротив, ссыхалось с каждым мгновением; да не человек это вовсе, и не ведьма даже — сова! Вспорхнула, и только и видели. А там, на ветках, куча таких же, не живые только, и крылья-то у них пришитые, и глаза — стеклянные.
— Не того ты, балда, боишься.
— Чего?! — голосок, так похожий на голос любого обычного идиота вроде Костяна, мигом скинул в утиль все недавние ужасы. Это что получается, я его ещё и благодарить должна?! Но, стоило обладателю голоса подойти чуть ближе — и я шарахнулась, благо, ноги больше не подгибались:
— Не подходи!
Абсолютно чёрные глаза мальчишки в темноте казались не глазами даже, а пустыми глазницами; может, он тоже не настоящий, как те чучела на деревьях? Так, кукла, и снова сейчас из-под кожи выбьются нитки.
— Тебе это снится, ты в курсе? Я не могу причинить вреда во сне. Даже если б захотел.
