Армин молчал. Молчал, понимая: шанс, что мужчина просто потерял свою дочь и не может отыскать, почти нулевой. Самое вероятное — отец Агни погиб, пытаясь отыскать её после появления женской особи. Девочка, правильно поняв молчание, грустно протянула:
— Ну вот… Его почему-то никто нигде не видел. Но папа же придёт за мной, правда? Папа слишком любит меня, он не бросит меня здесь… Ой, уйди уже!
Последняя часть фразы относилась к наглой жирной мухе, попытавшейся сесть девочке на нос. Жужжа, насекомое переместилось на стену. Армин занёс руку, чтобы прихлопнуть его — и вздрогнул. Вспыхнули где-то в памяти безумные глаза Эрена, поднятая для удара рука. Нет. Титана.
Муха улетела куда-то в сторону — туда, где Армин при всём желании не смог бы её достать. Ничего страшного.
Пусть она и просто насекомое… даже мелкие твари хотят жить.
Присохшие повязки отдираются с трудом — кажется, легче содрать лоскут кожи. Там, под бинтами, невыносимо чешется, почти горит. Сильнее боли, сильнее разума — только желание прекратить невыносимый зуд. Армин стискивал зубы, приказывал себе терпеть — и снова скрёб неаккуратные швы, покрытые жёсткой коркой, сдирал её и кусал губы, чтобы не взвыть в голос. Под ломающимися, содранными ногтями расходились края ран, расползались тонкие повязки. Внутри словно поселилось что-то мелкое, копошащееся, щекочущее. Например, личинки мух, вгрызающиеся в плоть изнутри. Армин поднял руку — и зажмурился, чтобы не видеть засохшую кровь, забившуюся под ногти.
Нужно терпеть. Держаться. Когда заживёт — станет легче. Если расчёсывать — занесёшь инфекцию. В такт этим словам всегда киваешь, не задумываясь: они невыполнимы. Трясущиеся руки сами собой тянутся к зудящим местам, впиваются в плоть не хуже зубов титана — и раздирают так же беспощадно. Боль, которую почти жаждешь, чтобы заглушить ею другую — ту, что гораздо хуже. И почти ненавидишь того, кто перехватит нервно сжимающиеся пальцы на полпути, скажет настойчиво и мягко, будто приказывая и умоляя одновременно:
— Не надо.
Кажется, эта рука реальна — как реальны внимательные зелёные глаза, смотрящие почти в упор. Эрен. Снова.
— Отпусти.
— Если не будешь чесать — пущу.
— Не буду.
Пальцы, сдавливавшие оба запястья, разжались. Армин устало выдохнул, отворачиваясь. Повисла тишина, как и во время их первого разговора. Тишина, пахнущая пыльным полумраком, от которого свербит в носу, болят привыкшие к свету глаза.
— Я тут перекусить принёс, а то тебя тут, по-моему, плохо кормят, — лёгкий тычок под выступающие рёбра, нарочито весёлые интонации. — Давай, бери. Я что, просто так всё это тащил? Между прочим, у Саши отвоёвывал…
