Август пересчитывал оставшиеся дни, и под ногами уже попадались первые кленовые листья. Мне припомнилась моя юношеская новелла, герой которой писал возлюбленной признания на золотистых кленовых листьях. Его прообразом был сам автор, проживший с тех пор два десятилетия и больше никогда не писавший таких писем. Однако еще два или три раза он бывал серьезно влюблен и некогда — только в другом городе — вот так же блуждал по вечернему парку, ожидая, когда в соседнем доме загорится окно и его свет принесет радость. Радость, которая будет волнами нарастать на лестничных маршах, чтобы достичь высшей отметки перед знакомой дверью, за которой звучит тихая музыка и ждут горячие жадные губы. Тому влюбленному суждено было стать прототипом человека, смотревшего сегодня на другое окно и ожидавшего если не радости, то хотя бы спокойствия от того, что оно останется темным, а за дверью встретит тишина.
Музыку я услыхал на площадке второго этажа. Это был прелюд №15, с которого, как я уже говорил, начиналась обратная сторона купленной накануне пластинки. "Капельки" звучали сильнее и выразительнее, чем вчера.
Ноги сделались чужими, как бывает при высокой температуре, однако подчинились приказу подняться еще на этаж. Глазок в двери оставался темным, но за ней безусловно кто-то был. Я в изнеможении прислонился к лестничным перилам и попробовал сосредоточиться.
Мелодия закончилась. Теперь должен был зазвучать отличающийся мрачным колоритом прелюд №16, однако вместо него после короткой паузы снова зазвенели "капельки". Я вынул нож, проверил, легко ли он выходит из ножен, и, держа оружие в левой руке, правую поднес к звонку.
В то же мгновение в квартире проснулся телефон. Пока он с долгой настойчивостью повторял звонки, сердце успело совершить путешествие по всему телу. Звонки затихли одновременно с финальными аккордами прелюдии. По ту сторону двери повисла глухая тишина. Глазок по-прежнему оставался темным, но не было ни малейшей гарантии, что из него кто-то затаенно не глядит на меня, точно так же сжимая в руке нож или нечто более надежное. Недавнее намерение нажать на кнопку звонка показалось мне неосмотрительным. Бежать к телефону-автомату, чтобы вызвать милицию, означало позволить моему гостю без проблем смотать удочки. Я почему-то был уверен, что музыку слушал именно гость, а не гости.
Из размещенной напротив Лениной квартиры донесся грохот. Сосед что-то мастерил в коридоре и, к счастью, был относительно трезв. Еще более кстати в его руках оказался молоток. Я, на ходу соображая, попросил взглянуть на мой сломанный вентилятор и, не давая Лене оставить молоток дома, подтолкнул его к своей двери. Левую руку я опустил в карман с ножом, правая занялась ключами. Левая, надо сказать, чувствовала себя увереннее. Леня заметил, что ему хватает одного замка, и философически добавил, что, конечно, будь их, как у меня, три, он, возможно, и не жил бы сейчас один, потому что жена и капитан дальнего плавания заперлись бы как следует и не позволили застукать их прямо в постели. Я мог выслушать все что угодно, лишь бы он держал молоток и был готов по моей команде пустить его в ход.
