— Упреждаю: красная власть с громышками не ездит! Улепетывай!
Андрей молчал, приготовившись к самому худшему… А бубенцы уже позванивали значительно ближе, уже где-то там, где по белоснежному пологому взгорью рассыпались звезды, чернели неуклюжие ветряки и месяц, зацепившись за макушку кургана, застыл, как лодка на мели. И вдруг оттуда вместе с перезвоном бубенцов донеслась песня. Ее повел сначала один голос — несильный, глуховатый, но четкий и уверенный в каждом переходе: «Запрягу я коника в железные дроги…» Так петь эту песню мог только один человек!
— Ванька Хвиноев! Он! — изменившимся голосом выдохнул Гришка.
— Ну, бандит! Чья это власть едет с громышками? — закричал Андрей.
Но Гришке некогда было отвечать на вопросы. Под его быстро бегущими ногами и под ногами другого, которого Андрей так и не узнал, резко и отрывисто скрипел снег, потом трещали промерзшие ветки вишенника в саду, потом стебли срезанного подсолнуха в огороде.
— Кто едет с громышками?! — не унимался Андрей.
Из-за амбара вышел вихляющей походкой длинный и неуклюжий Кирей, а за ним прямой, как столбок, Федор Евсеев. Подойдя к Андрею, Федор сказал таким голосом, будто ему решительно не в чем было виниться:
— Едут-таки… Теперь нам, конечное дело, как бедному люду, к этому берегу надо прибиваться… — и засмеялся.
— Ждали и дождались, — сказал Кирей и облизнул пересохшие губы.
А песня уже была недалеко, за речкой. К довершению радости Андрея, он узнал теперь и другие голоса — Ивана Николаевича Кудрявцева, Филиппа Бирюкова, еще кого-то из мужчин. Подпевали и два женских голоса: «Сяду я, поеду, где милка живет…» И уже от самой речки донеслось:
— Но, рыжие! Едем туда, где милка живет!
Это кричал Хвиной…
— Ну, вы, прихлебатели Аполлона, — обратился Андрей к Кирею и Федору Евсееву, — забирайте салазки с пожитками — и с глаз долой. Не портьте людского праздника.
И, закинув за плечо винтовку, прихрамывая, он по-строевому зашагал навстречу землякам и товарищам.
В хате Хвиноя сегодня настроение было не просто хорошим, но и веселым. Собралась вся семья, Хвиной и Ванька успели отогреться и отоспаться. А тут еще к половине дня в Совете, где был и уезжавший в станицу Иван Николаевич Кудрявцев, решили, что как-то надо отметить трудовые заслуги людей, ходивших с хлебным обозом. Много пришлось им перенести. С особой благодарностью говорили о женщинах, которые охотно помогали Совету в трудные дни.
Вернувшийся из Совета Ванька торжествующе заявил:
