(сколько раз он перевернулся в гробу, мучимый звуками неловких пальцев учеников музыкальных школ?), школьный набор Чайковского, Рахманинова, Прокофьева, Моцарта и Глинки. Я уверена, что в старческом слабоумии не вспомню ни Глинку, ни Моцарта, зато навсегда в моей памяти останутся старик Черни и его этюды.
Короче говоря, мой музыкальный вкус был совершенно несформировавшимся. На дискотеках и по телевизору крутили одних и тех же исполнителей. Папа принадлежал к поколению, слушавшему молодого Кобзона. Мама, имевшая до начала девяностых виниловую коллекцию с мировыми хитами семидесятых-восьмидесятых, видимо, растерялась от многообразия новых направлений и навыки отбора музыки потеряла. Да и никого больше не интересовал виниловый проигрыватель – он был сослан в темноту верхнего ящика шкафа. С ним отправился пестрый гарем из пятисот с лишним пластинок. Его заменил модный двухкассетный магнитофон Sanyo. На нем мы слушали всю ту галиматью плохого качества, которая кочевала из дома в дом.
В общем, я была совсем не прочь послушать живых, хоть и разлагающихся, панков, и Маша тоже. Поэтому в четверг Лена принесла нам три нарисованных от руки билета: название группы, время и место – Дворец культуры. Да-да, именно тот, где спустя неделю хор девочек в белоснежных рубашках исполнит «Поет зима, аукает» Свиридова.
Я всегда предпочитаю знать врага в лицо. Источником справочных знаний была «Большая советская энциклопедия», под тяжестью томов которой прогибались три полки книжного шкафа за зеркальными дверцами. На нужную букву были «Панипатские битвы», потом сразу шел «Панкратий» – растение семейства амариллисовых. Панков не было.
За ужином спросила у родителей.
– Панки? Это такие… как сказать, ну, в общем, рокеры, которые… м-м-м… как сказать…
– Не признают общепринятого уклада жизни, пьют, курят и не моются, – сурово закончила мама. – Нечего на таких концертах делать.
– Пусть идет, – примирительно сказал папа, – там же будет кто-то взрослый?
– Ленкина сестра и ее друзья. «Разлагающийся труп» – это друзья ее парня, – сболтнула я, не подумав.
– Что? Какой еще труп?
– Разлагающийся.
Мама замерла с ножом в руке.
– Это просто название. Они же панки. Ты же сама ска…
– Никакого концерта.
– Пусть идет, – настойчиво повторил папа. – Если надо, могу сходить с вами.
Представив, как в сопровождении папы я захожу на концерт, я заранее покраснела до ушей. Но через несколько дней родители, видимо обсудив вопрос моей самостоятельности, разрешили мне идти с подругами, однако договорились, что вернусь домой не позже десяти вечера.
