Я была потрясена тогда — ведь десять лет искала! — ощущением пространства чистого внутреннего света, абсолютной Правды; как я теперь понимаю, это и было то самое «да будет вам да — да, а нет — нет, остальное от лукавого».
— А еще тебе надо поменять круг общения, — посоветовал мне на прощанье отец Антоний. — Вот тебе адреса и телефоны, с этими людьми тебе будет полезно встречаться, а с прежними друзьями лучше расстанься.
— Ну это нет, — отрезала я, — ни за что и никогда с друзьями своими я не расстанусь.
— Смотри, ты сама усложняешь себе жизнь.
И он отправил меня в Москву, куда я приехала словно с другой планеты.
«Интересно, как ты теперь будешь здесь работать?» — встретила меня моя Светлана. Мы тогда работали в одном институте, только на разных этажах. Я на втором, а Светлана на третьем. На третьем этаже держали в клетке бумажную птичку и кормили ее железными скрепочками. На первом этаже читали для нас лекции. Например, про черный квадрат Малевича. Мне был тогда понятен этот черный квадрат. И музыка Денисова, которую мы с мамой слушали в консерватории, — случайно попали на этот концерт — была понятна. Бедная моя мама, она затыкала уши, чтобы не слышать этот бред из болезненных диссонансов, а мне было понятно, о чем это.
Так вот, оказалось, что в то время, когда я была в Печорах, Светлане моей каждую ночь показывали один и тот же сон, она просыпалась и мгновенно его забывала, в памяти оставались только последние слова: «Ты же знаешь, что надо делать, что же ты этого не делаешь?»
И она позвонила Людочке: «Едем в Отрадное». В Отрадном, у отца Тихона Пелеха, они, впервые в жизни, исповедовались в тот же день, когда я исповедовалась у отца Антония Буравцова в Тяльшае. Так что к моему приезду неверующих друзей у меня уже не было.
А еще перед самым отъездом из Тяльшая я увидела у отца Антония удивительную фотографию старца.
— Кто это?
— Это мой духовный отец, архимандрит Наум. Но тебе до него, как от земли до неба. Может, как-нибудь и попадешь к нему. Он принимает в Лавре, в Загорске. Каждую среду Великим постом там соборование, постарайся попасть в Лавру в этот день.
В Лавру я в этот день тогда не попала, приехала одна моя знакомая из Ленинграда, востоковед и кришнаит: «Что вы здесь все креститесь! Ты что, не понимаешь, что теперь ты будешь социально безперспективна!» И мне пришлось взять ее на себя, и мы с ней гуляли по Москве, пока мои подруги соборовались в Лавре.
Вскоре, может быть даже в ту среду, Светлана оказалась в Лавре на исповеди. Я хорошо помню, как уговаривала ее переодеться, а она отправилась в Лавру, натянув джинсы: «Это моя одежда, и я поеду в том, в чем хожу всегда».
