Он потерял сознание в мастерской. Старенький профессор вышел к маме, Екатерине Александровне, во дворик Склифосовского: «Рак печени, готовьтесь: это две недели. Только одно могу сказать Вам в утешение — скоро настанут такие времена, что живые будут завидовать мертвым».
«Мама, отпусти меня, забери бумаги из Лавры!» — метался он в бреду. Мама плакала и меняла безполезные уже компрессы, а Толе оставалось жить сутки. Батюшка наш отец Наум благословил мне записать его в лаврский помянник «О здравии» на полгода — монашеская молитва и удерживала его на земле.
Гоголя много лет тому назад я купила в Пензе в букинистическом магазине. Нас, тридцать молодых специалистов, «Минмаш» отправил на прорыв: кому-то нужно было поставить галочку, что оказана помощь военному заводу, завалившему пятилетний план. Мы приехали тогда в Пензу в командировку. «Да зачем вы нам нужны», — встретили нас на заводе и определили в цех товаров народного потребления. Это были знаменитые складные велосипеды. Моим делом было там стричь катафоты. После литья на этих красных блестящих новеньких катафотах — отражателях света — оставались пластмассовые сосульки, вот я и отщипывала их целый день, стоя на одном месте, большими кусачками. Мне было двадцать два года, — целый день стоять на одном месте и тупо отщипывать безконечные сосульки? И я часами читала там про себя наизусть свои любимые стихи — Ахматову, Пастернака, Мандельштама, чтобы время проходило побыстрее. Нам выдавали каждый день по бутылке топленого молока «за вредность» — все-таки пластмасса. Там я заболела, и меня уложили в постель в гостинице «Сура» и запретили возвращаться в Москву вместе со всеми, кого-то одного оставили присматривать за мной: «У тебя порок сердца, и лучше вообще не шевелиться». Через пару дней я отправилась в букинистический магазин — куда же еще! Там и купила это собрание Гоголя в старинных переплетах и, лежа в гостинице, впервые прочитала тот самый том — «Избранные места из переписки с друзьями». Это сейчас он переиздан тысячу раз, а тогда Гоголя издавали и преподавали так, словно этой книги он никогда не писал, и я впервые задумалась о том, что Православие — реальность, но еще не соотнесла это со своей жизнью. Интересно, ведь, как и потом в Печорах, я тогда потратила на книги все свои командировочные, и меня спасала ежедневная бутылка молока за катафоты и копеечные пирожки с ливером, которые продавались в Пензе около Главпочтамта.
