— Не судите внешних. Не внутренних ли вы судите? У Бога селений много.
Зоя, конечно же, оказалась единственным крещеным человеком из всех его друзей, которых я знала.
Мне еще один вопрос тогда не давал покоя — зачем он умер таким молодым? Почему вообще нужно молодым умирать? В одной из Батюшкиных книг нашла ответ — потому что «в чем застану, в том сужу». Вот и забирает Господь человека в момент, наиболее благоприятный для его спасения, если предвидит, что дальше эта жизнь пойдет под откос, что он уже не станет лучше, что сейчас — вершина его духовной жизни.
«Да его как будто подменили», — сказали мне Юрины друзья, с которыми он провел в Юрмале свое последнее лето. Он ведь в Москве не мог выйти из дому, если стрелки на брюках были чуть-чуть не так заглажены. Когда мы искали ему белую рубашку, я увидела в шкафу целую наволочку с галстуками. А тут он ходил по Юрмальскому бродвею в тренировочных штанах с вытянутыми коленками. И отправлял своих друзей по вечерам в театр или на концерт, а сам оставался дома с их маленьким ребенком. И все говорил о смерти, о вечности и читал им свои любимые стихи:
Нечеловеческая сила, в одной давильне
всех калеча,
Нечеловеческая сила земное сбросила
с земли,
И никого не защитила вдали обещанная
встреча,
И никого не защитила рука, зовущая
вдали…
Я его таким не знала.
Первой после Юры умерла его тетя Фаина, которая жила в их семье, она не пережила этой смерти, и ушла в прошлое таинственная история ее жизни в Тегеране, где она выучила персидский язык, так она мне ничего и не рассказала. Потом оказался в больнице с инфарктом его отец, Давид. Батюшка мой отец Наум в Лавре тогда мне сказал:
— Покрести его сама.
А я не понимала, как к нему подступиться, до такой степени он был от всего далек. Шло время, а я никак не могла себя заставить начать с ним этот разговор. «Немедленно, Катя, немедленно делайте это, вы же можете опоздать», — и отец Алексей буквально вытолкал меня за дверь. В тот день я приехала к отцу Алексею на Изумрудную улицу, в тесную московскую квартиру, где все тогда еще были живы: и отец его, Николай, как и мой, полковник ракетных войск, и Толя, его младший брат, — он единственный в семье был домашним человеком, помощником матери. Каждый день он выгуливал по утрам собаку, а потом ехал на занятия — Толя преподавал скульптуру в Архитектурном институте — или в мастерскую. Сколько раз он приглашал меня взглянуть на свои работы, а я увидела их только на его посмертной выставке в Доме скульптора, где потом и работала до самой своей смерти его мама, любимая моя Екатерина Александровна, — там она была каждый день рядом с Толей. Он как-то попросил у меня редкую в то время книгу «Избранные места из переписки с друзьями» — у меня было полное дореволюционное собрание Гоголя издания Брокгауза и Ефрона. Толя тогда лепил Гоголя, он искал истину, и этот его поиск остался воплощенным в прекрасных скульптурных портретах Гоголя и в многочисленных пьеттах — скульптурных изображениях снятия Спасителя с Креста.
