Я принял душ, оделся и вышел. Джек уже расхаживал по парковке.
– Ну и куда теперь? – спросил я.
– Домой, – кратко ответил он.
Я уставился на него.
– А ты как думал? Куда еще?
Я разозлился и хотел возразить, но тут же раздумал.
– Вот видишь, – улыбнулся Джек, – ты это понимаешь не хуже меня. Какой у нас выбор? Поменять имя, отпустить бороду и начать жизнь заново в другом месте?
Его слова всё расставили по местам. Я без всякого принуждения осознал, что другого пути, кроме возвращения, у нас нет. Было утро, светило солнце, я хорошо выспался и больше не испытывал ужаса. Страх, вполне активный, оставался при мне, но я снова мог думать, не впадая при этом в панику. Бегство пошло нам по пользу – во всяком случае мне, – но теперь пришло время сознаться, что бежать некуда. Пора возвращаться в родные пенаты и всеми силами бороться с тем, что там происходит. Джек просто понял это немного раньше меня.
Шедшая к нам Теодора стала хмуриться еще издали.
– Да, – смущенно сказал ей Джек. – Нам с Майлсом кажется, милая…
– Хорошо, – устало проронила она. – Раз ты решил ехать обратно, пусть так и будет. Не важно, почему ты так думаешь. Куда ты, туда и я. Доброе утро, Майлс.
Озабоченная Бекки вышла последней, неся под мышкой мою пижаму и свою ночную рубашку.
– Майлс, мне нужно домой. Это всё происходит на самом деле, и папа…
– Мы все едем домой. – Я взял ее под руку и повел к машине. – Только сначала, ради бога, давайте позавтракаем.
В самом начале двенадцатого Джек свернул к Милл-Вэлли, включил вторую скорость и выругался. Дорогу давно не ремонтировали, и каждая яма в покрытии могла поломать ось при быстрой езде. Так обстоит дело со всеми немногочисленными дорогами, ведущими к нашему городу. Мы честили на все корки городской совет, округ и всех, кого считали ответственными.
Не знаю, многие ли в наше время остаются жить в своих родных городах. Но я остался, и мне было невыразимо грустно видеть, как умирает Милл-Вэлли. Это хуже, чем смерть друга, – ведь у тебя наверняка есть еще друзья. За час пятьдесят пять минут, прошедшие после нашего возвращения, с нами случилось многое, и с каждой минутой мой шок усиливался. Мне казалось, что то, чем я дорожил, утрачено безвозвратно. Я вспомнил, что мне рассказывал дядя, воевавший в Италии. В город, будто бы свободный от немцев, с дружественным будто бы населением, они вступали с винтовками наперевес, оглядываясь по сторонам на каждом шагу. Им виделась опасность в каждом окне, каждой двери, каждом переулке и каждом встречном. Сейчас, на той самой улице, где разносил когда-то газеты, я испытывал то же самое.
