В Новгороде мы тогда прожили почти неделю. Я и сейчас помню площади, заросшие, словно выгон, мелкой травой, помню деревянные мостовые и деревянные же желоба для стока воды. Помню белые храмы, округлые и полнотелые, вокруг больше них ничего не было, они были выше, сильнее, вдобавок почти всегда стояли поодаль от ближайших домов, и это было так не похоже на Москву, где среди огромных зданий церкви давно уже сделались маленькими и игрушечными.
Благодаря командировке нас поселили в лучшей в городе обкомовской гостинице, по-моему, она так и называлась “Новгород”. Скучное трехэтажное здание, внутри которого я обнаружил роскошную парадную лестницу. По много раз в день я бегал наверх по ярко красной плюшевой дорожке, прижатой к ступенькам блестящими позолоченными прутьями с шишечками по краям. Это красное и золотое великолепие я сразу вспомнил, когда нас повели в запасник местного музея и из соседней комнаты одну за другой стали носить большие алтарные иконы, полные золота и киновари. Киноварным был и фон, и одежды, и все это секло на части тонкое золото пик, сабель. Цвета было так много, что почти терялись, казались не закрашенными пятнами белые, с нерусскими чертами, лица апостолов и святых.
У отца месяца за два до нашего путешествия вышла книга сказок, которую он давно ждал. И вот так совпало, что как раз когда мы были в Новгороде, в местный книжный магазин эту книгу привезли. Я зашел туда случайно, меня интересовали марки и вдруг увидел отца, уже пьяного и веселого, а рядом длинную, петлявшую очередь, которой он подписывал свои сказки. Когда отец начинал пить, мы с мамой выступали против него единым фронтом, но рядом были немыслимой красоты африканское зверье и цветы – десятки стран только что сделались независимыми, они ликовали, и все это тут же отпечатывалось на марках. Перед таким искушением я не мог устоять. Чувствуя себя предателем, раз за разом я шел к отцу, и он щедро вынимал из кармана пачки бумажек, я брал немного – пару-тройку рублей – мелкий грех казался мне простительней большого.
И в городе и вне его за стенами было то же самое странное ощущение, что что-то нездешнее приплыло сюда, но прижилось и так здесь и осталось. Огромная серая равнина холодной озерной воды рядом и чуть выше другая – бесконечные заросли камыша, который ходил под ветром точно как волны. Война была еще близко, почти все мужчины воевали, из женщин многие по два года прожили под немцами и разговоры так или иначе крутились вокруг нее. Человек, который вел нас к пристани, работал в местном краеведческом музее и теперь подрядился показать нам церкви, что стояли на островах, вернее, то, что от них осталось. Однако прежде он хотел купить рыбы и вечером угостить нас ухой.
