Это еще что значит? Кто жив? Какую правду?
— По-моему, с этим я уже разобрался, — прозвучал мужской голос, и, когда мама с папой посмотрели на его обладателя, меня ослепило яркой вспышкой.
Я вернулась в комнату, на свою кровать, где все еще держала в руках фотографию, а Брук бормотала что-то о долге и о том, что шпионить — благороднейшая из традиций. И это на все сто доказывает Джеймс Бонд.
О чем говорили родители? О какой правде?
— Угу, — прогудела я, притворяясь, будто слушаю подругу.
Снова закрыв глаза, я коснулась пальцами фотографии и сосредоточилась, но, как и с фоткой Брук, ничего не произошло. Может быть, у меня всего одна попытка. Никаких повторений и переигровок. Я старалась изо всех сил, но без толку. А потом сделала точно так же, как с фотографией Кэмерона: глубоко вздохнула и расслабилась. Накатило ощутимое спокойствие, возникшее в кончиках пальцев и пронесшееся волной по всему телу. Появилось ощущение, будто мои молекулы потускнели, стали полупрозрачными, как акварель. Затем все вокруг окутало туманом. Время ускользало прямо из-под ног. Воздух задрожал, и появился занавес. Я двинулась вперед, потянула за несуществующую ткань и оказалась внутри.
Сидя на краю кровати, папа наклонился надо мной пощекотать мне подбородок. Мама ворковала что-то ласковое и легонько покачивала меня на руках. В этот раз я постаралась увидеть больше, и мама показалась мне удивительно красивой и изящной, как сказочная принцесса. Но я хотела не только увидеть, а и узнать побольше из каждого слова, каждого жеста.
— Как у моего отца.
Едва папа произнес эти слова, по маминому лицу пробежала печаль. Она взглянула на папу с мольбой в глазах:
— Нужно сказать ей, когда подрастет.
Папа опустил взгляд и с сожалением покачал головой, а потом снова посмотрел на маму:
— Это не наш секрет. Кроме того, разве ей будет полезно знать правду? Знать, что он все еще жив?
Мама поникла.
— По-моему, с этим я уже разобрался.
Голос был похож на дедушкин, но наверняка сказать было сложно.
Позы изменились, родители улыбнулись в камеру, полыхнула молниеносная вспышка, и я вернулась обратно в свою комнату.
— Ты вообще меня слушаешь?
— Конечно, — ответила я Бруклин и опять нырнула в снимок.
Я повторяла этот трюк снова и снова, стараясь увидеть что-то новое, найти какую-нибудь подсказку, о ком говорили мама и папа. Даже успела выяснить, что могу влиять на собственное местоположение. Один раз я стояла прямо перед кроватью, в другой — у окна. Когда управлять мыслями стало проще, и я уже смогла двигаться по пространству без риска оказаться вышвырнутой из снимка, я отошла к окну и повернулась. У стены стояла бабушка и показывала дедушке что-то в фотоаппарате, а дедушка, который выглядел здесь моложе и стройнее, почему-то легонько ее оттолкнул.
