– Много ли вы даёте Эмме? – вдруг спросил Алексей.
– Как и Костику, одинаково. Я выделил для них ежемесячное пособие, такое, на которое вполне можно прожить, нигде не работая.
– А Васе?
– Когда Васька закончила институт, я взял её себе на работу и поставил замом своего управляющего, Макара, поверьте, у неё хорошее жалование. Девка она оказалась умная, хваткая, нравится мне она, пошла не в мать и не в отца, умница девчонка.
– Тогда почему старшего своего держите в чёрном теле? – вставила Мотя и тут же прижала язык, потому что Виктор уставился на неё и зло набычился.
– А это не твоего ума дело.
Алексей решил, что пора спасать свою глупую напарницу и сказал:
– Виктор, так при чём здесь картина?
В этот момент Толя принёс очередную бутылку, налил хозяину и усадил его обратно в кресло.
– Так дед мне её и подарил, просто так, сказал, что на войне он спас одного поляка, а сам попал в госпиталь с ранением. Ранение было тяжёлое, и его, лежачего, отправляли в тыл. Вот в тот момент и пришёл этот поляк к нему в больницу. Именно это обстоятельство и позволило вывезти картину, в лежачем положении, так сказать, ехал домой, лёжа на произведении искусства. Так вот, отдал он планшет с картиной и сказал, что она досталась ему за то, что он спас сына Ганса Франка, когда тот провалился в болото. У картины есть одно обязательное условие: её нельзя продавать, только дарить, ну вроде того, что живая она, не терпит денег. Тогда, в далёкие девяностые, я не придал большого значения картине, думал, что фигня это какая-то. Думал, что, если была бы дорогая, дед продал бы и жил припеваючи, в легенду о запрете продажи тоже не верил. Только когда я стал собирать коллекцию и вызвал из Москвы искусствоведа, узнал, что это Рафаэль.
Виктор выпил залпом бокал, наполненный наполовину, и, упав на стол, заплакал:
– Почему так, словно проклял меня кто-то, все, кого я люблю, уходят. Маргоша, зачем, ну скажи, пожалуйста, зачем?
– А вы не думаете, что её убили? – спросил осторожно Алексей, помня реакцию на Мотин вопрос.
– Зачем, – вяло ответил Виктор, – кому она могла помешать, глупая и забитая девочка с огромными комплексами и маленькими мозгами? Она была бедная, как церковная мышь. Если бы убили меня, вот тут бы вы замучились выяснять самого желающего, уже пилили бы пирог, кто сколько сможет, – огромные слёзы текли по изуродованному шрамом лицу хозяина, хозяина жизни, который так часто теряет близких, что успел к этой страшной традиции уже привыкнуть. – Так что прекратите выдумывать, ищите картину, ничего не отменяется, Марго не справилась с нервами и покончила с собой.
