– Ну, так вот, – продолжил Виктор, коньяк уже лёг поверх выпитого, и его снова повело, – долго я тогда провалялся, хотя врачи вообще думали, не выкарабкаюсь, поэтому долгое лечение по сравнению с тем светом не казалось чем-то ужасным. Убивала только мысль о Родьке, которому не так повезло. Поэтому я, чтоб не сойти с ума, разговаривал со старичком, лежащим на соседней кровати. Я уже тогда был с деньгами, нет, конечно, не миллионером, а именно с деньгами. Девяностые, в больницах лекарств нет, врачи голодные, а я платил. Ну, к слову сказать, пока я в реанимации лежал, жена платила врачам и лекарства с Японии заказывала, ну а когда я отошёл, уже сам решал все финансовые вопросы.
Виктор налил ещё коньяка и задумался, щурясь, вглядываясь в бокал, словно не хотелось ему пить, но он понимал, что сейчас это было жизненно необходимо.
– Так вот, мог я себе без проблем отдельную палату купить, но тошно было одному. Мать, как только узнала, что я выжил, сразу от меня отказалась. Жена, царствие ей небесное, и так от меня месяц не отходила, а дома пацаны маленькие. Тимуру тогда вообще годик был, она их то к одним друзьям, то к другим пристроит. Луиза, несмотря на то, что родственница, брать к себе отказалась, ссылаясь на то, что она с Васькой не справляется, они ведь с моим Тимуром одногодки. В общем, замучилась она совсем, да и через месяц брать моих охламонов соглашались всё реже. Я и сказал ей, сиди дома, еду мне Толя будет возить, а я уже буду долечиваться сам. Так вот, чтоб на стену не полезть от тоски, попросил доктора положить меня в палату к хорошему собеседнику. Так я и познакомился с Сергеем Даниловичем. Пенсионер, интеллигент, профессор, воевал, и такие мы с ним задушевные разговоры вели, я думаю, именно он меня к жизни и вернул, иначе я совсем бы мозгами от чувства вины поехал. «Нет здесь твоей вины, – убеждал он меня, – в жизни всякое может случиться. Ну а коли чувствуешь свою вину, попроси один раз прощения и хватит. Теперь на тебе и твоя семья, и его, теперь ты вообще не вправе отступать».
– Виктор, а можно ближе к картине? – поторопила его Мотя, она видела, с какой скоростью он пьёт коньяк, и переживала, что до её вопроса его просто не хватит.
– Так это и есть о картине, – равнодушно ответил уже изрядно пьяный хозяин дома. – Все полгода, что я провалялся в больнице, делился едой с бедным пенсионером. Отдавал за ненадобностью конфеты для внуков, которые специально просил покупать Толяна. Дед брал и передавал через бабку внукам, вы знаете, он так светился, так радовался мелочам, что я всё понял. Радость в них, в мелочах, в том, что сыновья растут, в том, что жена любит, что солнце сегодня встало и что дед пенсионер, которому не платят пенсию уже полгода, может порадовать своих внуков. Ведь это была радость не только маленьких детей, он снова чувствовал себя человеком, чувствовал себя мужчиной, добытчиком. В общем, спас меня тогда дед не меньше Толяна, а я вышел, и с ещё большим желанием жить и работать, чтоб обеспечить самым нужным тех, за кого в ответе: жену с детьми, мать с отчимом, хоть и отказались они от меня, Эмму, Костика с Луизой и Васькой, ну, и конечно деда, он тоже стал моей семьёй. Деньги он не брал, обижался, но вот подарки принимал. Именно тогда я сколотил своё основное состояние. Я пахал как проклятый, но целью были не деньги, а то, что я мог на них содержать свою огромную семью.
