Одновременно в общежитии жили люди, не имеющие к консерватории никакого отношения. Это так называемые «разбомбленные», чьи дома были разрушены при бомбежках столицы. Известно, что немцы готовились взять Москву уже к середине октября 1941-го года, и многие жители в панике покидали город. На это и был расчет немцев при массированных налетах — выдавить из столицы как можно больше людей. Но Москва выживала; семьи, потерявшие при бомбежках кров, расселяли по подвалам, общежитиям и другим свободным площадям. В консерваторском общежитии потеснили студентов, освобожденные комнаты делили пополам все теми же казенными шкафами и под одним потолком селили, как правило, по две семьи, каждую со своими детьми, бабушками и другими домочадцами. Вот почему в нашем доме было много детей — целая стайка — от трех-четырех до тринадцати-пятнадцати лет, придававшие общежитию домашнюю атмосферу, правда, со всеми вытекающими отсюда трудностями — дополнительным шумом от беготни, детскими выдумками и каверзами, направленными на студентов и занимавшими их внимание и время. Определенно мы мешали им, но если бы у них был выбор, мне кажется, что они проголосовали бы за наше присутствие.
Мне запомнились многие лица, имена, некоторые фамилии тех, с кем я играла в детстве.
Самым старшим среди нас был Генька (мягкий знак в произношении был обязательным). Генька считался хулиганом, потому что натягивал кепку на глаза и сплевывал сквозь зубы.
Наташа — немного старше меня. Она живет на пятом этаже с мамой и бабушкой под одним потолком с другой семьей. Однажды она заболела коклюшем, и с ней нельзя было играть долгое время, мне казалось, что целый год.
Белокурая Нина, симпатичная, веселая, с фамилией, забыть которую не представляется возможным никому и никогда — Лаунбраун. Меня удивила просьба ее мамы, обращенная к нам, уезжающим в Крым вскоре после войны: «Будете проезжать Украину, поклонитесь моим родным краям». Я честно вышла на полустанке и поклонилась — мне показалось, что это важно.
С нами в одной компании играет глухонемая Таня, дочка очень известного музыканта. Ей около семи лет, она смышленая, быстрая, понимает по губам и сама говорит, только медленно или не очень разборчиво, но мы внимательно вслушиваемся и легко договариваемся. До того, как Таня заболела менингитом, она уже умела читать и писать. У нее в кармашке лежит бумажка и огрызок карандаша, и если мы не понимаем, она быстро пишет слова или короткие фразы: «Мама ждет», «Обед». Таня очень активная и с ней интересно играть.
