Я все шила, с ужасом ожидая того момента, когда я перекушу последнюю нитку. Но ничто на этой земле не бесконечно, и эта минута наконец настала. Все замерли, на многих лицах отразилось напряжение, с которым они пытались сохранить серьезную мину, кое у кого на глазах стояли слезы; только Дима был абсолютно, непроницаемо серьезен, а Витя все так же улыбался. Я протянула готовую работу Диме; он повертел плод моего труда в руках и поднес его к раме — и до меня только теперь дошло, что многократно сложенной и прошитой со всех сторон пленки не хватает даже на то, чтобы затянуть форточку!
Народ взвыл от восторга, Славик от хохота согнулся в три погибели и схватился за живот; мне ничего не оставалось, как засмеяться тоже, хотя, как мне кажется, в моем смехе не хватало искренности. Я сама в свои хорошие минуты не против того, чтобы подшутить над окружающими, но так меня еще никто не разыгрывал!
В глубине души я готова была убить Димку.
Так для меня в том году начался новый этап жизни в Ашуко — веселый, беззаботный и радостный настолько, что иногда казалось, что все мы изо всех сил пытаемся забыть о трагедии. Но тем не менее веселились мы от души — так же, как и работали с нашими зверями.
На следующее утро Витя пришел в одиночестве со стеклами и стеклорезом и за полчаса вставил их в оконные рамы — и в моей хатке, и у Вики с Никой.
4. АСЯ, ДАША И ДРУГИЕ ЗВЕРИ
Через два дня погода улучшилась. Дождь прекратился, очень быстро настала настоящая жара, теплый ветер дул уже с моря, но к берегу подошло холодное течение, и долго находиться в воде было невозможно. Это было довольно-таки неудобно, потому что начиналась подготовительная стадия эксперимента, которая требовала длительного пребывания в воде рядом с дельфином. Я надевала костюм для подводного плавания, но это был не выход — он все равно сковывал движения, а я люблю чувствовать себя в воде свободно.
Наверное, в прошлой своей жизни я была дельфином, настолько я люблю плавать, и особенно плавать в море, в соленой воде, а не в реках и не в бассейнах (после моей спортивной карьеры у меня к ним отвращение, я просто не выношу запах хлорки).
Я люблю море в любую погоду — и гладкое во время штиля, когда поверхность его похожа на голубоватое зеркало; и тогда, когда ветерок поднимает легкое волнение и все оно до самого горизонта кажется подернутым легкой рябью; и тогда, когда волны в белой пене с шумом разбиваются о берег и ты покачиваешься на них, заплыв подальше от кромки прибоя, и, конечно, во время шторма. Во время шторма я люблю море больше всего. Мне доставляет огромное удовольствие и бороться с могучими валами, и подстраиваться под них — так, чтобы они сами несли меня к берегу, когда мне кажется, что настало время вылезать. Как мне нравится оседлать такую волну и, часто-часто взмахивая руками, мчаться на ней верхом, а соскользнув с нее, расслабиться — до следующей волны! Я не боюсь штормового моря, как не боюсь моря вообще — на глубине я ощущаю себя в полной безопасности, и мне кажется, что со мной здесь никогда ничего не случится. Хотя несколько раз я попадала в сильные течения, которые направлялись куда-то к берегам Турции, и мне потребовалось напряжение всех сил, чтобы выгрести назад, я всегда была уверена, что все окончится благополучно. Но море — это моя стихия, и мне, очевидно, суждено быть повешенной, но никак не найти свой конец в воде.
