- Что, дети, занимались сегодня с вашим ляшским наставником? Учил он вас рукопашному бою?
- Учил, - ответил Далибор.
- А ты что молчишь, Никодим? - недовольно обратился князь к младшему сыну: на людях у него были в обиходе только их христианские имена.
- Учил, учил, - поспешил ответить Некрас, скрывая смущение.
Изяслав строго свел густые русые брови, подошел к нему вплотную, взял за плечо:
- Доносит мне челядь, что нет у тебя должного старания в войской науке, что без охоты берешь в десницу меч. Это правда?
Некрас молчал. Князь чуть ли не с ненавистью смотрел на длинные волосы сына, что по-женски свисали-вились вдоль румяных щек, на его изнеженно-хрупкую шею, на узкий подбородок, обсыпанный юношескими прыщиками. Эти прыщики, такие беззащитно-вызывающие, эта почти не тронутая загаром кожа, когда весь город изнывает от зноя, эти безоблачно красивые глаза привели князя в исступление. "Сияет, как весенний ручей", - подумал о сыне Изяслав и, чтобы не ожечь его грубым словом прилюдно, - водился за ним такой грех, - сцепил кисти рук, хрустнул пальцами. Некрасом назвали младшего сына по настоятельной просьбе княгини Марьи: больно хорошеньким родился мальчик, пусть хоть имя защитит его от недоброго глаза.
Перевел взгляд на старшего:
- К литве поедешь, Глеб, к Миндовгу. Седмица вам с воеводой Хвалом на сборы, - сказал строго и отвернулся. А сыновья смотрели на него чуть ли не с умилением: крепко любили, хотя каждый по-своему. Изяслав был в синем, тонкой шерсти корзне с красными разводами на груди; на правом плече корзно застегивалось большой серебряной фибулой, давая свободу правой руке, в то время как левая покоилась под ниспадающей полой. Зеленую шелковую рубаху с косым воротом, открывающим мощную загорелую шею, тесно перетягивал широкий кожаный пояс, украшенный разноцветными бляшками. На голове у новогородокского князя - в такую-то жарищу! - гордо сидела шапка ярко-красного сукна, отороченная светлым собольим мехом: князь без шапки не князь.
- Батюшка, - после некоторого колебания сказал Далибор, - вещун Волосач объявился. Без ноги и без руки. Говорит, немчины отсекли.
Эта новость, как заметил Далибор, удивила и одновременно обрадовала князя. Только не понять было, чему он радуется. В христианский город воротился поганец-язычник, и уже, как мухи на мед, льнут к нему люди. Опять могут слабые духом поддаться искушению древней веры.
- Приполз помирать, - сочувственно проговорил Изяслав и, сняв шапку, дал малость остыть липкой от пота голове.
