- Единовластителем литовским видит себя Миндовг, - после недолгого молчания заговорил Волосач, конечно же, догадавшись, каких слов ждет от него княжич Далибор. - Его литвины идут в бой в медвежьих шкурах и ревут, как медведи. Не хотел бы я еще раз взглянуть в глаза Миндовгу. Он, кунигас, предает лютой смерти друзей его молодости, чтобы те не проговорились, чтобы остальная литва думала, будто он не рожден смертной женщиной, а слитком раскаленного железа упал с неба. Сын у него есть, Войшелком зовут, Войшелк - это от слова "вой". А вой он и впрямь отважный до безумия, сердце у него суровое, отцовское. Но тут что-то не то: видел я однова, как он плакал, схоронясь в лесу.
Далибор жадно слушал увечного вещуна и словно воочию видел непроходимую пущу, где властвуют Миндовг с Войшелком, звериные тропы, усыпанные мягким листом в каплях росы, золотые искры ручьев.
- Пошли, Далибор, - потянул брата за рукав льняной рубахи Некрас. Далибор спохватился, с сожалением двинулся вслед за Некрасом.
- Не хочет поклониться Миндовгу литва, да что поделаешь, - говорил вдогонку им Волосач. - Кланяться сильному нас научила молния. В чистом поле, когда лютует гроза, падай на землю - останешься жив.
Княжичи, не озираясь на вещуна, быстрым шагом направились к терему. Толпа перед ними разламывалась, распадалась надвое - ни дать ни взять березовый кругляк, в который уверенно и легко входит дубовый клин. Бросалось в глаза, до чего несхожи они, княжичи. Грубая чернота волос Далибора, его кряжистая фигура, тяжелые жилистые руки - все это пребывало в резком контрасте с шелковисто-русой растительностью на голове, с гибкостью всех членов младшего брата. Не зная их, трудно было допустить, что они явились на свет из одного и того же материнского лона. Кстати, длинные языки - а добра этого хватало и в Новогородке, - болтали, что в свое время княгиня Марья вкушала сладкий грех с одним из галицких князей. Разумеется, говорилось такое на почтительном расстоянии от ушей князя Изяслава, ибо тот не задумываясь приказал бы набить железных гвоздей в опрометчиво развязавшийся язык. Как бы там ни было, каждый из братьев-княжичей друг за дружку в два счета перерезали бы глотку любому недоброжелателю.
Отца, князя Изяслава, они повстречали во дворе терема в окружении купцов и мастеровых-золотарей. Был там и новогородокский воевода Хвал - высокий, крутоплечий, со светло-желтыми и всегда как бы слегка влажными волосами. Купцы и золотари почтительно поклонились княжичам и притихли: воевода лишь сдержанно кивнул обоим сразу. Князь Изяслав при виде сыновей прервал оживленную беседу с купцами и золотарями, спросил:
