- Мы как лягвы зеленые, - смеялся Найден, драя конской щеткой Далиборов кожух.
- Ты, может, и лягва, а я новогородокский вой, - в тон ему ответил дружинник Вель. - А коль ты лягва, так лезь назад в болото.
И с шутливой угрозой он схватил холопа за шкирку.
То-то было радости, когда Далибор встретил в болотном городке Войшелка. Тот тоже расцвел улыбкой. Сели на кучу камней, что была насыпана у подножья тына. Пользуясь случаем, травники обмотали Войшелку раненое плечо белым льняным полотнищем, тонкими звериными шкурками.
- На ловы ездил? - спросил Войшелк.
- Ездил, - кивнул Далибор.
- И Жернаса видел?
Далибор не успел ответить, как Войшелк, полыхая гневом, вскочил, заговорил с жаром:
- Как у меня руки чешутся его убить! Всадить копье на всю длину в его жирное мерзкое брюхо! Поверь, когда-нибудь я его убью. Вот подумаю, как он, подыхая, будет визжать, скулить, ерзать в грязи у моих ног, - и я счастлив!
- За что ты так не любишь какого-то кабана? - с живым интересом спросил Далибор.
- Ненавижу предателей, отступников, тех, кто несет гибель своим, - прищурился Войшелк и вдруг сокрушенно уронил голову на руки. - Это все Козлейка, все он... Не зря говорят, что мягкий червь твердое дерево точит. Таким вот червем проник он в душу моего отца, кунигаса. Стоит им самую малость побыть один на один, как отец становится зверем. Я убью и Жернаса, и Козлейку. - Ничуть не опасаясь малознакомого человека, каковым был для него Далибор, рутский княжич изливал перед ним свою горечь и обиду. Под конец сказал: - И еще одно несчастье на нас свалилось: нет нашей Ромуне.
- Как нет? Где же она? - вздрогнул Далибор.
- Никто не знает. Прошлой ночью, еще до нападения на Руту, понесла она жертву Пяркунасу. Она и раньше часто одевалась вайделоткой и вместе с другими вайделотками ходила поклониться священному огню. Наша Ромуне не такая, как иные девушки. Была...
- Какая же она? - не принимая душою слова "была", с затаенной дрожью в голосе спросил Далибор. Он поймал себя на том, что от услышанной новости у него болезненно перехватило дыхание. Красавица-литвинка с темно-зелеными глазами и светлым пеплом волос, оказывается, уже была по-особенному дорога ему.
- Ну, к примеру, другие княжьи да боярские дочери, палец покажи, хихикают, смехом давятся, а она - нет. По лесу любила бродить, по лугам. Венки красивые плела. Христу, правда, без охоты молилась. Разве что мать заставит. Она, как отец наш, к Криве-Кривейте ездила, к старой литовской вере тянулась. Нам с нею, скажу тебе правду, княжич, даже подраться случалось. Смешно: я, мужчина, брат, - и дрался со своею сестрой. А она гордая была: обид никогда и никому не спускала. Да что теперь говорить? - Войшелк удрученно махнул рукой. - Пойду. Там мать плачет.
