Выехали большой пестрой кавалькадой. Впереди на белом коне - Миндовг. По сторонам от него гарцевали братья-кунигасы Висмонт и Спрудейка. Миндовг говорил им ласковые слова, улыбался, и они, как молодые жеребчики, показывали рутскому кунигасу свою ловкость и умение держаться в седле. То вырывались вперед, обгоняя друг друга, то подбрасывали высоко вверх шапку и, пустив коней в галоп, ловили эту шапку на копье.
- Шибко весел ноне кунигас. Не жди добра, - тихо сказал Далибору воевода Хвал, ехавший с ним рядом.
Далибор посмотрел на него с недоумением. О чем думает и говорит бывалый вой в такой радостный, такой солнечный день? Откуда такие черные мысли, когда небо расцвечено золотыми лучами, когда трепещет каждая жилка у быстроногого коня?
- Висмонт - таль у Миндовга. Да и брат его тоже, - объяснил Хвал. - Прошу тебя, княжич, на ловах держись подле меня. Велика пуща, много сетей-мереж в ней. - Он строго глянул на Далибора своими тронутыми желтизной глазами. - Мне князь Изяслав наказ дал присматривать за тобой. Лях-то твой дрыхнет. Как полено. Так что будь рядом. И от медведя, и от лихого человека вместе отобьемся.
У Костки, которого воевода недолюбливал, перед самыми ловами внезапно разболелся живот. Бедный лях стонал, посинел весь, и его, заснувшего под конец, оставили в городе под присмотром Найдена и рутских травников.
- Утроба ненасытная, - сказал о нем Хвал, имея в виду, что накануне вечером лях сверх меры налегал на разные литовские вкусности.
Въехали в густой лес. Видимо, совсем недавно тут прошел бурелом: много деревьев, толстых и потоньше, вповалку лежало на земле, беспомощно растопырив вывороченные корни. Миндовг властным жестом остановил кавалькаду, соскочил с коня, помолился богу леса и охоты Медейносу, потом заячьему богу, попросил у них дозвола пролить звериную кровь. Боги не возражали, потому что вдруг зашумели дубы на опушке, закивали светло-зелеными головами березы и липы, какие-то тени вперемежку с пятнами света радостно заскользили в лесном густотравье.
В пуще кунигасовы следопыты и койминцы загодя оборудовали длинную, почти в две версты, городьбу из кольев и жердей. Сажен через двести-триста в ней имелись проходы. На этих проходах зверя ждали ловчие ямы, замаскированные травой и хворостом, силки, самозатягивающиеся петли, самострелы.
Чувствовалось, что здешний лес прямо кишит зверьем. Три солнцеворота не приезжал сюда Миндовг на ловы, а без него, кунигаса, никто не смел в пуще даже чихнуть. Как-то объездчики поймали тут оголодавшего смерда-полянина - бил деревянной колотушкой тетеревов. Как ни каялся, бедолага, как ни целовал ноги, - с живого содрали кожу и, связав, бросили в самый большой муравейник.
