Когда философ хотел перешагнуть чрез плетень, зубы его стучали и сердце так сильно билось, что он сам испугался. Пола его длинной хламиды, казалось, прилипала к земле, как будто ее кто приколотил гвоздем. Когда он переступал плетень, ему, казалось, с оглушительным свистом трещал в уши какой-то голос: «Куда, куда?» Философ юркнул в бурьян и пустился бежать, беспрестанно спотыкаясь о старые корни и давя ногами кротов. Он видел, что ему, выбравшись из бурьяна, стоило перебежать поле, за которым чернел густой терновник, где он считал себя безопасным, и, пройдя который, он, по предположению своему, думал встретить дорогу прямо к Киев. Поле он пробежал вдруг и очутился в густом терновнике. Сквозь терновник он пролез, оставив, вместо пошлины, куски своего сертука на каждом остром шипе, и очутился на небольшой лощине. Верба с разделившимися ветвями преклонялась инде почти до самой земли. Небольшой источник сверкал чистый, как серебро. Первое дело философа было прилечь и напиться, потому что он чувствовал жажду нестерпимую. «Добрая вода!» — сказал он, утирая губы: — «тут бы можно отдохнуть».
— Нет, лучше побежим вперед: неравно будет погоня!
Эти слова раздались у него над ушами. Он оглянулся — перед ним стоял Явтух.
«Чертов Явтух!» — подумал в сердцах про себя философ — «я бы взял тебя да за ноги… и мерзкую рожу твою, я все, что ни есть на тебе, побил бы дубовым бревном!»
— Напрасно дал ты такой крюк, — продолжал Явтух, — гораздо лучше было выбрать ту дорогу, по которой шел я: прямо мимо конюшни. Да притом и сертука жаль! А сукно хорошее. Почем платил за аршин? Однако ж, погуляли довольно: пора и домой.
Философ, почесываясь, побрел за Явтухом. «Теперь проклятая ведьма задаст мне пфейферу!» — подумал он. «Да, впрочем, что я в самом деле? Чего боюсь? Разве я не казак? Ведь читал же две ночи, поможет Бог и третью. Видно, проклятая ведьма порядочно грехов наделала, что нечистая сила так за нее стоит».
Такие размышления занимали его, когда он вступал на панский двор. Ободривши себя такими замечаниями, он упросил Дороша, который, посредством протекции ключника, имел иногда вход в панские погреба, вытащить сулею сивухи, и оба приятеля, севши под сараем, вытянули немного не полведра, так что философ, вдруг поднявшись на ноги, закричал: «Музыкантов! Непременно музыкантов!» и, не дождавшись музыкантов, пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака. Он танцевал до тех пор, пока не наступило время полдника, и дворня, обступившая его, как водится в таких случаях, в кружок, наконец плюнула и пошла прочь, сказавши: «Вот это как долго танцует человек!» Наконец философ тут же лег спать; и добрый ушат холодной воды мог только пробудить его к ужину. За ужином он говорил о том, что такое казак, и что он не должен бояться ничего на свете.
