Они сейчас расположились под одной из школ недалеко от бывшего кинотеатра. «Пролетарий» давно лишился своих полукруглых окон, крыша просела, а в кинозалах селились только летучие мыши – слишком уж фонило. Поэтому они втроем проскочили мимо него, не задерживаясь, и нырнули в подвал. Школа… Даже гимназия – табличка у входа заросла грязью, но еще читалась. Пришлось обойти и забраться через ограду во внутренний дворик.
Гимназия имени академика Басова. Чем он был знаменит, что изобрел?
Кто ж теперь знает.
Бомбоубежище было большим, в расчете на сотни учеников и учителей, да вот не пригодилось – и до «Площади Ленина» рукой подать, да и «Проспект Революции» не очень далеко. Осталось оно почти невостребованным. Нет, сразу после Черного Дня люди здесь жили, но потом или умерли, или ушли в более обжитые места.
Кат устроил схрон хитро, не в самом зале с низкими потолками, заваленном сгнившими спортивными матами, партами и бог весть какой ерундой, щедро засыпанным мусором и загаженным пятнами кострищ. Его секретное место было в конце коридоров, за двумя поворотами и забросанной досками дверью. Не знаешь – наткнуться можно только случайно, если искать.
А что здесь искать и кому? На то и был расчет.
Шкафы, похожие на книжные, два топчана – Голем спал на полу, на стопке матрасов; железный ящик из-под бутылок, ставший местом для костра и готовки. Обычный закуток, каких под мертвым городом было сотни. Удобство в том, что здесь были лекарства, оружие – хотя им хватало и своего, и патроны. Немного, но достаточно. Ящик с печеньем, вздувшимися банками консервов и пакетами супов. В отдельной колченогой тумбочке был свален товар – сверла в упаковках, непонятные зубчатые железки и мотки провода. То ли Кат не успел их продать раньше, то ли не нашел покупателя.
– Идти надо, – сказала Филя, приняв еще горсть таблеток. – Спасать воина. Что мы здесь сидим?
– Ты вообще – лежишь, – буркнул Леший.
Ему до сих пор было не по себе от потери командира и всех складских – друзей, знакомых с детства. Да и ряды трупов в убежище Фили не добавили бодрости духа.
– Мы же одни остались, барышня. И ты, и я. Даже вон Голем – ни мортов теперь, ни друзей-мутантов. Что мы с порчами сделаем такими силами?!
Вопрос повис в морозном воздухе – толку от их костра было немного, зато дым исправно ел глаза.
Голем между тем думал о людях. Наверное, впервые с детства, с момента побега от военных, пытавшихся увезти его в изолятор, он поставил себя рядом именно с людьми, а не с мутантами, как считал всю жизнь. И мысли эти были горькими. Вот развалины гимназии над головой – ведь там по коридорам бегали когда-то беззаботные дети. Учились чему-то, мечтали вырасти и стать…
