— Не может быть. Я бы его запомнила.
— Но это так. Оно здесь было.
— Но кровать-то новая, — сказала она озорно. — С пологом на четырех столбиках. Англия. Ну как у Генриха Восьмого.
Она неспешно разделась и бросила одежду на кресло. Потом двинулась на него как какое-то худющее дикое животное. Мендес почувствовал озноб. Тип был явно не его. Ему нравились груди, бедра, явно очерченная талия. К его удивлению, она опустилась перед ним на колени.
— Что ты делаешь? — Пассивный и несколько обалдевший, он позволил ей снять с него брюки: — Зачем ты притворяешься? — пробормотал он. — Так ты просто хочешь возбудиться.
— И что?
Против воли ее голос — в нем угадывался опыт распутницы — заставил всю кровь хлынуть вниз, к обнаженному и ошарашенному члену. Она нежно держала его между ладоней, словно благословляя тело Алекса. Или околдовывая. Держала у самых губ.
— Ты кто? — бормотал он. — Шлюха? Ведьма?
И рывком поднял ее.
— Стар я уже кататься на каменном полу.
— Неужели?
Но он сжал ее худые плечи. Силы в ней не было. Нести ее было нетрудно.
— Представь, что я мальчик, — зашептала она. — Маленький мальчик. Я лягу на кровать, и ты не заметишь никакой разницы. Бедер у меня нет. Ложись на меня. Прямо на меня.
Длинная белая спина изогнулась. Глаза закрылись. Она застонала.
— Ну же.
— Ради Бога, перевернись, — сказал Мендес.
Она открыла глаза и приподняла голову.
— Предпочитаешь миссионерскую позу? — спросила с усмешкой.
— Не обязательно. Но я уж точно хочу видеть, кого трахаю.
Она засмеялась.
— Это славно. Ты такой славный.
Он неуверенно приласкал ее.
— Нет, грудь можешь не трогать. Она у меня не чувствительна. Эрогенные зоны в другом месте.
И она потянула его руку вниз, в расщелину между ног.
— Здесь меня трогай, мне это нравится. — И с хрипотцой в голосе: — А ты что любишь?
— Ты все так прямо выражаешь, — озадаченно сказал Мендес. — Я не уверен, что вообще тебе нужен. Ты могла бы просто мастурбировать, пока я на тебя смотрю.
— Но зачем? Разве тебе не хочется? — Она приподнялась, опираясь на локоть. — Не волнуйся, я не обижусь. Если ты меня не хочешь, уйду спать в другую комнату.
— Замолчи, — сказал он. — Можешь замолчать?
Потом она лежала на спине, улыбаясь и глядя в потолок, как будто совершила что-то очень важное.
Потный, в неловкой позе, Мендес проснулся менее чем через час от сумбурного сна: он прячется в лесу, белый дождь, шарканье ног, голоса. Варшава пала. Это было ясно. Теперь проблема не в выживании. Звучавшие вокруг голоса были детскими, еще до ломки. Рядом его братья. Они у партизан. Страха нет. Честь им и хвала. Они горят желанием драться. Споры об одном: как драться без оружия.
