— Да уж, навели вы здесь лоск, нечего сказать.
— Сожалею, если эти изменения вас огорчают, — сухо ответил Мендес.
— С чего бы? Из-за матери, что ли? — Она рассмеялась. — Сука она. А что стало с мебелью из ее спальни?
— Думаю, она где-то в доме, — Мендес почувствовал неловкость. — Если эта мебель вам нужна…
— Вот уж нет. Просто интересно, вы тоже падки на все эти рюшечки и завитушки? А кухню вы перестроили?
— Можете посмотреть. Она не сильно изменилась.
— Здесь изменился звук, — пробормотала она. — Нет прежней гулкости. Ага, вижу: стал ниже потолок, да? — Она продолжала озираться. — А откуда идет тепло?
— Из-под пола.
— А отсюда сохранился выход на террасу? Можно взглянуть?
Не ожидая разрешения, она раздвинула тяжелый занавес. Снаружи было облачно и темно. Стекло, сквозь которое она смотрела, превратилось в черное зеркало. Пожав плечами, она отступила назад. Теперь комната заняла место отражения: картины и фарфор, казалось, повисли среди деревьев в темном пространстве, обогатив его и согрев.
— Дом, — сказала она недовольно, — ну почему богачи всегда хотят переделать дом под себя? Все семьи отвратительны. Родственники так и норовят растерзать друг друга.
— Вот я и живу один.
— И все же не можете удержаться, чтобы не устроить все, как вам удобно. — Она засмеялась. И хихикала довольно долго, что звучало нелепо.
— Но камин вам хотя бы понравился? — спросил Мендес. Камин был предметом его гордости, он нашел его в обветшавшем деревенском доме к западу от Вовенарга.
— Тут придраться не к чему.
— Не слишком изукрашен?
— Нет, я же сказала — к камину не придерешься. Просто вещи никогда меня особо не трогали.
— Что не мешало их красть, так? — спросил Тобайас.
Весь разговор он просидел молча. Она резко повернулась к нему, вся — враждебность, но опустила глаза под его холодным пристальным взглядом.
— Мне надо принять ванну, — сказала она. — Моя сумка у вас? Или в машине?
— Ее отнесли наверх.
Она указала на стену над камином:
— Вы вернули Фрагонара.
— Ваш брат его продал.
— Наверняка вас надул.
Тобайас усмехнулся:
— Я позволил ему подумать именно так.
— Вот ведь говнюк, а? — спросила она между прочим. — Точь-в-точь как мой папаша. Думаю, теперь вам понятно, почему моя мать не очень-то дорожила жизнью.
— Мне понятно, что она многим рисковала ради других, — сказал Мендес.
— Да уж, война стала для нее даром судьбы. Она всегда обожала риск. Без него чувствовала себя неуютно.
— В уюте может скрываться опасность, — заметил Мендес. Она посмотрела на него с удивлением. — Маленькие дома, тесные комнаты. Скромные удовольствия. Такие, как любовь. Счастье. Они особенно уязвимы. Но вы еще слишком молоды, чтобы сбрасывать их со счетов.
