— Кейти, почему бы тебе просто не рассказать ему все?
— Я и рассказываю, когда он спрашивает. Но как я могу предугадать, что ему может показаться свидетельством моего страшного вероломства?
— Я имела в виду, почему бы не рассказать ему всю правду?
— Тебе легко говорить. Где наш заказ, я умираю с голоду. Не знаю, как ты это делаешь. Я завидую тебе, Лялька. Тому, как ты сидишь, как скрещиваешь ноги. Ужас какая спокойная. Такая сильная. Все думают, я сильная, потому что от меня шум-гам, только это оттого, что я так несчастна, хоть плачь.
Кейти досадливо загасила сигарету, не докурив и до половины. Потом поглядела на Ляльку и рассмеялась.
— Чем ты занимаешься целыми днями? Тебе не скучно?
— Иногда. А тебе?
— Ну конечно, бывает. Бывает скучно. Чего я не пойму, так это почему ты не мечешься, никуда не рвешься. Ну как я.
— Чтобы чего-то достичь? Это ты хочешь сказать? Потому, наверно, что не знаю, чего хочу.
— Детей у тебя нет.
— Нет.
— Тебя это не огорчает? Не отвечай. Дети тут ни при чем. У меня их трое, все разные и славные, а я все равно работаю не покладая рук. Меня это буквально разрушает.
Лялька опустила голову, пожала печами:
— У меня нет твоей энергии. Или твоего таланта.
— Но мои силы на исходе. Мне приходится спать по девять часов, чтобы не упасть в обморок. А что до таланта…
— Да?
— Видишь ли, я еще ничего стоящего не сделала. И, похоже, уже не сделаю. Я ведь журналист. Кропаю статейки. И что с того?
Лялька покачала головой. Имя под статьей, известность — ни к чему такому она не стремилась. Ей это совершенно ни к чему.
Они приступили к еде.
— Знаешь, какой худший поступок в моей жизни? — спросила Кейти, прожевывая мелко нарубленную капусту. — Так слушай. Тогда поймешь, до чего могут дойти эти подонки.
— Худший поступок? — переспросила Лялька. — Зачем это рассказывать мне?
— Чувство вины, милая. Чувство вины. Так слушай. И осторожно с этим перцем — страшно злой.
— Я люблю чили.
— Так вот, я буквально украла жизнь одного мужчины. Он доверял мне, а я так с ним поступила. Он увидел меня в одном баре, заговорил со мной, и я слушала так, словно я смазливая дуреха с куриными мозгами. А потом все это в подробностях описала. Все говорили, что я счастливица. Счастливица! Представляешь? Я всю жизнь работала как проклятая, старалась утвердиться в профессии, но стоило мне сделать настоящую гадость — и я стала счастливицей.
— Должно быть, он был видной птицей.
— Правда. Похоже, ты никогда не читала мою газету, а то бы знала об этом. Вот таким был мой самый мерзкий поступок.
