— Кстати, твои знакомые телевизор не смотрят.
— Все равно я прав.
— И не в том суть. А в том, что она должна быть счастливой — она этого заслуживает.
— Точно так же, как и множество других несчастных.
— Но не тех, кого я знаю.
Как ему объяснить, что одна Нина ничего у нее не просит. Только Нину, похоже, огорчает, что Беллу, такую богатую, окруженную вниманием, жизнь почти не радует.
— Полагаю, ты так размякаешь от ее стряпни. Страшно подумать, как много значит еда в нашем возрасте. Помнится, я как-то ел у тебя потрясающую телятину ее приготовления. Кстати, ужин после вернисажа будет? Тебя кто-то чествует?
— Галерея.
— Надо думать, я зван.
— Разумеется.
— Где нас будут кормить?
Она называет ресторан, он кивает: ресторан его устраивает.
— Недурная карта вин. А что, наша дорогая Моника и впрямь рассчитывает продать столько картин, что так раскошелилась?
Надо бы что-то съязвить в ответ, но она не находится. У нее кружится голова, в последнее время такое нередко случается. Живот подводит, ей кажется, что у нее отмирают какие-то жизненно важные клетки. Если сказать Эрнесту: «Я день ото дня слабею, я умру», он отрежет: мол, все умрут, и Сократ был смертен. Она вцепляется в его руку.
— Отведи меня, пожалуйста, в офис. Мне надо сесть.
Внезапно ее шатает, колени у нее подгибаются, Эрнест качается, того и гляди упадет: ему ее не удержать. Они пританцовывают на месте, приседают, вихляют из стороны в сторону, пока отчаянным усилием воли ей не удается выпрямиться и тем самым поднять и его.
Тут к ним подплывает Моника, заглядывает Эрнесту через плечо.
— Ты как? — громко — так чудится Белле — кричит она.
— Ее надо посадить, — трепыхается Эрнест. — Еще бы чуть-чуть, и она упала в обморок.
Белла поворачивается, чтобы сразить его взглядом, но Моника, обняв ее за плечи, проводит сквозь толпу.
— Я в полном порядке, — говорит Белла. — Не тормошись, нужды нет.
— Разумеется, нет. И все-таки разреши увести тебя в мой кабинет, там есть покойный диванчик — тебе будет удобно.
Минуту спустя Моника уходит за водой, а в дверях возникает Эрнест.
— Ты тот еще помощник, — рявкает она. Он против обыкновения молчит. Она поднимает глаза — с дивана ей видны поросшие седой щетиной морщины на шее — и сожалеет, что напустилась на него. — Да ладно. Ты не виноват.
— Раньше я был вполне даже сильный, — говорит он, откашлявшись. — Для своего сложения, во всяком случае. Все поражались, какой я спортивный.
Она закрывает глаза, и в памяти всплывает солнечное утро в Лауз-пойнт
