Речь идёт не о человеке-Рильке (человек – то, на что мы осуждены!), – а о духе-Рильке, который ещё больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке – Рильке из послезавтра.
Вы должны взглянуть на себя моими глазами: охватить себя их охватом, когда я смотрю на Вас, охватить себя – во всю даль и ширь.
Что после Вас остаётся делать поэту? Можно преодолеть мастера (например, Гёте), но преодолеть Вас – означает (означало бы) преодолеть поэзию. Поэт – тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь.
Вы – неодолимая задача для будущих поэтов. Поэт, что придет после Вас, должен быть Вами, т. е. Вы должны ещё раз родиться…
И ещё в этом или же в каком-то другом письме – как россыпь драгоценностей, всемилостиво брошенных царицей поэзии всем нам:
…Вы всегда будете воспринимать меня как русскую, я же Вас – как чисто-человеческое (божественное) явление. В этом сложность нашей слишком своеобразной нации: всё, что в нас – наше Я, европейцы считают «русским»…
И в каких-то учёных текстах какого-то доктора наук мне отыскалось сокровенное и потаённое:
…Когда я говорю тебе, Райнер, что я – твоя Россия, я говорю тебе лишь (ещё раз), что люблю тебя. Любовь живёт исключениями, обособлениями, отстранениями. Она живёт в словах и умирает в поступках. Стремиться быть твоей Россией в действительности – для этого я слишком умна!..
Под Новый год, под этот праздник жизни Рильке умирает. И о Борисе и Марине сказать, что они потеряли дорогого человека – ни-че-го (!) не сказать. Они потеряли Солнце, они потеряли Вселенную всю. Как жить, как жить в обрушившейся на них тьме жизни и судьбы!
Борис, – неразборчиво, как слепая, пишет Марина Пастернаку, – он умер 30-го декабря, не 31-го. Еще один жизненный промах. Последняя мелкая мстительность жизни – поэту…
Они, как обезумевшие, оба пишут письма-поэмы Рильке… на тот свет. А Марина 31 декабря того же 1926 года написала ему по-немецки, а потом, кажется, ещё и по-французски, и по-русски:
Год кончается твоей смертью? Конец? Начало! Ты самому себе – самый новый год. (Любимый, я знаю, Ты меня читаешь раньше, чем я пишу.) Райнер, вот я плачу, Ты льёшься у меня из глаз!
Милый, раз ты умер, – значит, нет никакой смерти (или никакой жизни!). Что еще? Маленький городок в Савойе – когда? где? Райнер, а как же гнездо для сна? Ты, ведь, теперь знаешь по-русски и знаешь, что Nest – гнездо и многое другое.
Не хочу перечитывать твоих писем, а то я захочу к тебе – захочу туда, – а я не смею хотеть, – ты ведь знаешь, что связано с этим «хотеть»…
