Как единый порыв соберёт всех армян,
Как в большую, Масису подобную, рать
Мы сольёмся из дальних неведомых стран…
Армения! Спой песню мне,
Родную песню святых гор.
Где кровью павших на войне
Алеют камни до сих пор.
…Я мой величавый Армении мир
Оглядывал гордо с вершин голубых…
Эпический поэт спросит, бывает, так, словно бы глас небес раздался:
Какой ты армянин, когда
С Арменией ты сердцем врозь…
…Как заблудившийся олень, не знаешь, где пути.
С чужбины звать какую тень, родной? Куда идти?..
И скажет, как клинком взмахнёт, осеивая воздух блеском стали:
Святыня – дом, где я рос…
А потом в горечи великой сердца своего будет сетовать, сетовать, не ведая исхода и утешения:
Там, где вчера была единая страна,
Теперь десяток стран – заставы на границах.
И за чужой стеной нередко брань слышна,
А то и синяки видны на гневных лицах.
Где общий стол?
За ним сходились в дни побед.
Где общий гимн?
К нему мы не остались глухи.
Всё в прошлом!
А теперь нам застилают свет
Лишь вороньё вражды и неурядиц мухи…
Карлоса Баляна от скуки не почитаешь – его горящий стих ранит, обжигая. И эту восточную страстность не охладила в десятилетиях вторая родина поэта – Сибирь. Он полюбил её, но, видимо, по принуждению благоразумия и обстоятельств. Сердцем же, каждым своим сокровенным помыслом и вздрогом чувств – он, повторимся, с родиной – с родиной своего детства и юности. И сыну своему Армену посвящает стих – как завещает:
Луна над озером сияла,
Великим таинством полна.
Улыбку чистого Байкала
Сумела высветить она.
Улыбку-рыбку мы поймали
И с животворною водой
Перевезли в родные дали,
Чтоб оживить Севан родной.
Завидная страстность любви и преданности! А страсть всегда искренна, потому что, точно огонь вулкана, вырывается из самых глубин сердца, не успевая продумать, решить: зачем, для кого, что будет потом? (Головой написанные стихи – другое.)
Книга «Дорога судьбы» – маленькая, скромно оформлена, и тираж её невелик. Но многие строки её, впитавшие вековую мудрость Востока, несомненно, достойны долгой жизни. И, кто знает, может быть, судьба её будет такой же благодатной, как у текстов древности глубокой, пришедших к нам в обрывочках, в лохматинках, порой в единственном списке и – оставшихся с нами навсегда.
Хочу, пропев, песню мою оставить в веках.
Сердце хочу ярким цветком оставить в горах.
Но об одном Бога молю: «Только оставь
Горе и боль в чёрной земле – там, где мой прах».
В веках?
Но ведь и душа человеческая нетленна.
